LITMIR.BIZ

Скачать книгу

иваясь от чернокрылых птиц, французы не смогли снять крест, и он рухнул на землю. Как голодные собаки, кинулись гвардейцы Наполеона собирать остатки разбившегося креста, рассовывая их по своим походным сумкам. Многие из них надеялись увезти из Москвы кусочки от креста колокольни Ивана Великого как сувениры, но лишь малая часть французских вояк вообще смогла выбраться из России живыми.

      «Лучшей славой русского народа» назвал Лев Толстой победу России в Отечественной войне 1812 г. Трагическим был путь к обретению этой славы: огромные человеческие жертвы, разграбленные захватчиками города и села, поруганные святыни, уничтоженные и вывезенные культурные ценности. В ряду невосполнимых утрат главное место занимает потеря древней русской столицы – Москвы, со всей полнотой испытавшей на себе тяжкие последствия французской оккупации.

      Оказавшись перед неминуемым на первый взгляд выбором – оборонять город или сдать его, русские выбрали третий путь: сжечь Москву и покинуть ее. «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» – так стоял вопрос на военном совете в Филях 1 сентября 1812 г. Главнокомандующий Михаил Кутузов отвечал: «Вопрос этот не имеет смысла для русского человека… Такой вопрос нельзя ставить». И обозначил проблему по-другому: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения?»

      Такая постановка вопроса стала неожиданной, прежде всего, для московского генерал-губернатора Федора Ростопчина, узнавшего о принятом решении уже по факту, ведь его самого Кутузов не счел нужным даже позвать на этот исторический совет, решавший судьбу Москвы. Отсутствие Ростопчина на совещании в избе крестьянина Андрея Савостьянова в Филях можно считать кульминацией странных взаимоотношений между двумя главнокомандующими – Москвы и армии. Именно эти отношения, которые не назовешь искренними, и стали одной из причин падения Москвы. Читая их переписку в августе 1812 г., приходишь к выводу, что Кутузов Ростопчину не доверял.

      Содержание посылаемых Кутузовым Ростопчину писем можно обозначить одной фразой: «С потерей Москвы соединена потеря России», так, в частности, 17 августа писал он из Гжатска. Даже 26 августа после Бородинского сражения фельдмаршал продолжал уверять, что сражение будет продолжено, для чего требовал от Ростопчина прислать пополнение. Дело в том, что Ростопчин обещал выставить на защиту Москвы 80 тысяч ополченцев, но таких резервов в

      Москве и быть не могло. Это обещание Ростопчину дорого обошлось и до сих пор является причиной одного из основных обвинений в его адрес.

      Вместо ополчения Кутузов получал от Ростопчина письма, где тот пытался добиться четких указаний – начинать ли эвакуацию: «Извольте мне сказать, твердое ли вы имеете намерение удержать ход неприятеля на Москву и защищать град сей? Посему я приму все меры: или, вооружа все, драться до последней минуты, или, когда вы займетесь спасением армии, я займусь спасением жителей, и со всем, что есть военного, направлюсь к вам на соединение. Ваш ответ решит меня. А по смыслу его действовать буду с вами перед Москвой или один в Москве», из письма от 19 августа.

      Кутузов вновь успокаивал: «Ваши мысли о сохранении Москвы здравы и необходимо представляются».

      Вряд ли в то время нашелся бы в российском государстве генерал, придерживающийся другого мнения. Но ведь человек предполагает, а Бог располагает. Кутузов еще 11 августа, следуя из Петербурга в расположение армии, произнес пророческую фразу: «Ключ от Москвы взят!», такова была его реакция на взятие французами Смоленска. Кому как не «старому лису Севера» (так назвал его Наполеон) было знать, что ждет Москву в будущем. Правда для того, чтобы догадаться, что Москву может постигнуть участь Смоленска, совсем не надо было обладать стратегическим умом Кутузова. Уже сам Смоленск был сожжен, а затем и деревни, и села, спаленные их уходящими жителями.

      Ростопчин же в своих афишах, ссылаясь на Кутузова, твердил, что Москва сдана не будет. И оставшиеся к тому времени в Москве люди ему верили, как отцу родному, да и как было не поверить, читая, его пламенные призывы от 30–31 августа:

      «Братцы! Сила наша многочисленна и готова положить живот, защищая отечество, не пустить злодея в Москву. Но должно пособить, и нам свое дело сделать. Грех тяжкий своих выдавать. Москва наша мать. Она вас поила, кормила и богатила. Я вас призываю именем Божией Матери на защиту храмов Господних, Москвы, земли Русской. Вооружитесь, кто чем может, и конные, и пешие; возьмите только на три дни хлеба; идите со крестом; возьмите хоругви из церквей и с сим знамением собирайтесь тотчас на Трех Горах; я буду с вами, и вместе истребим злодея. Слава в вышних, кто не отстанет! Вечная память, кто мертвый ляжет! Горе на страшном суде, кто отговариваться станет!

      …Я завтра рано еду к светлейшему князю, чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев. Станем и мы из них дух искоренять и этих гостей к черту отправлять. Я приеду назад к обеду, и примемся за дело: отделаем, доделаем и злодеев отделаем.

      Генерал-губернатор своими дружескими посланиями так приучил простой народ верить ему, что, действительно, – 31 августа народ собрался, но, не дождавшись своего градоначальника,

Скачать книгу