LITMIR.BIZ

Митрополит Филарет, бывший против освобождения крестьян, в первый после объявления воли приезд Александра II в Москву в речи своей ловко повернул фронт и вставил место из Исхода, сказав, что у древнего народа Божия седьмое лето было летом отпущения из рабства (Моск. Вед., 1861. № 111).

Об соотношении между добрыми и недобрыми помещиками мы находим некоторые любопытные указания в речи Николая I, сказанной в 1848 г. дворянам (см. выше). Объявив, что слухи об освобождении крестьян нелепы, Николай I обращал внимание их на злоупотребления помещичьею властью. «На 50 дворян, – сказал он, – 15 хороших, 25 порядочных, 10 негодных», т. е. 20 % (см. Материалы, I, 77). На чем основаны эти гадательные данные, неизвестно. Один крепостник смотрел на крепостное право более оптимистически; по его уверению, дурных помещиков все 2 %, и им нужно внушить страх Божий и евангельскую любовь и… больше ничего! – (Русск. Стар., 1897. № 9. С. 19). Некоторое представление о том, каково жилось у «добрых» помещиков средней руки, т. е. таких, которые в своей среде признавались порядочными людьми, дают Записки Д. Н. Свербеева (Москва, 1899), принадлежавшего к числу таковых и, конечно, стоявшего за крепостное право. Он передает, как об явлениях заурядных, о продаже на фабрики, в рекруты, даже даче приказным взяток крепостными. Отец Свербеева был масон, старавшийся быть справедливым в отношении к своим крестьянам, которых он называл «Богом и государем данные ему подданные». Человек вспыльчивый, раздражительный, он всегда старался сдерживать себя, не поддаваться гневу. Он никогда «не дрался с людьми из собственных рук, – пишет его сын, – и у нас не было тех тяжких истязаний и тех орудий казни над крестьянами, которые мне случалось встречать даже в сороковых годах и у лучших соседних помещиков. У нас и в заводе не было, чтобы тяжко провинившимся брили половину головы и половину бороды и не позволяли им отращивать волосы до помилования; у нас не существовали в конторе колодки, к которым приковывались виноватые, и не надевали на них ошейников. Без розог дело не могло, конечно, обходиться, но это были обыкновенные занятия управляющего с конторою». Указав на то, как его отец все-таки позволил себе очень произвольное действие: отобрав из новокупленного имения с сотню крестьян дурного поведения, он переселил их на свою землю под Кременчугом и там продал с землею, Д. Н. Свербеев говорит: «Это доказывает одну святую истину, что и лучшие помещики не могли не злоупотреблять крепостным правом» (I, 29). А до каких чудовищных размеров могло доходить у дурных помещиков опьянение патриархальным крепостным самовластьем, можно судить по следующему образчику: «Малоархангельский помещик Михаил М-нев запряг свою голую жену в тарантас, а девок, тоже голых, на пристяжку и на вынос, да и поехал на сенокос, где и велел всех голых девок и жену мужикам на корде гонять. Подвернулся женин брат, медик, он его до полусмерти иссек на конюшне и челюсть переломил ему». Дальше в письме сообщается, что этот дикий человек в конце концов «предан суду за разорение крестьян, за вынуждение крестьянских жен и дочерей к разврату и за жестокое обращение как с ними, так и с женою своею, которую он травил собаками, выворачивал ей руки, вырвал ей все волосы с головы и ударами раздробил челюсть» (Русск. Стар., 1898., ноябрь).

Чествование «Александрова дня» местами, в Москов. губ., вошло в обычай между крестьянами. Он празднуется 30 августа. Официальное празднование «19 февраля» доселе еще не установлено, хотя всего уместнее было приурочить его к установленному в 1896 г. празднованию Александра Невского – в честь Царя-Освободителя. При мин. внутр. дел гр. Д. А. Толстом воспрещено было общественным учреждениям чествование 25-летия освобождения крестьян, и вообще администрация смотрела косо на всякие сочувственные манифестации 19 февраля по поводу годовщины объявления воли. Не лишено назидательности, что родственный гр. Толстому по духу ретроград-крепостник граф Закревский тоже запретил в 1858 г. московской интеллигенции празднование 19 февраля.