LITMIR.BIZ

Скачать книгу

дрянь

      величественно, как Лев Толстой. (1: 63)

      Маяковский был единственным литератором, кто после Толстого был и магическим кристаллом русской революции. Непротивленец злу насилием сказал Х.Н. Абрикосову: «Есть два способа борьбы с правительством: мирный – словом и террористический – бомба. Первый способ использован был полностью и – никакого результата; остается только второй способ – бомба»[58].

      Толстовский этап начался с отмены крепостного права и завершился кануном Первой мировой войны. Маяковский принял от Толстого его антивоенную и антиклерикальную эстафету и отразил кануны, свершение, перерождение и харакири Октябрьской революции.

      Параграф пятый

      Новейшее Евангелие Франсуа Рабле

      Как у сатирика и комедиографа у Маяковского был предшественник и учитель, его земляк – Гоголь. «Баня» – это «Ревизор» авгиевых конюшен сталинизма. Был у автора «Бани» еще один учитель, но не только сатиры, но историософии и философии. У Маяковского не было почти ни одного сатирического стихотворения или сатирической пьесы, из которых нам не подмигивало бы лукавое лицо Алькофрибаса Назье:

      «Оне на двух заседаниях сразу.

      В день

      заседаний на двадцать

      надо поспеть нам.

      Поневоле приходится раздвояться.

      До пояса здесь,

      Остальное там». (4: 8)

      «Прозаседавшиеся» – единственное творение поэта, которое похвалил Ленин, да и то как административную злободневную публицистику – поэтических достоинств вождь не усмотрел. А раблезианские аллегории, шарады, загадки, обличения («Наполеона на цепочке поведу, как мопса», «солнце моноклем вставлю в широко растопыренный глаз») – это ведь от Рабле. Модельеры в 1927 г. затеяли спор, что больше подходит советскому гражданину: фрак или толстовка и брюки «дудочкой». По-раблезиански Маяковский вмешался в эту дурацкую склоку:

      Предлагаю,

      чтоб эта идейная драка

      не длилась бессмысленно далее,

      пришивать

      к толстовкам

      фалды от фрака

      и носить

      лакированные сандалии.

      А если всерьез:

      Грязня сердца

      и масля бумагу,

      подминая

      Москву

      под копыта,

      волокут

      опять

      колымагу

      дореволюционного быта. (8: 9-11)

      У Рабле Маяковский заимствовал поэтический троп героической гиперболы. Подобен доброму великану Пантагрюэлю и сам русский поэт:

      Выше Эйфелей,

      выше гор

      – кепка, старое небо дырь! —

      стою,

      будущих былин Святогор

      богатырь. (4: 121)

      Подобен Пантагрюэлю и герой поэмы «150 000 000» – наивеликанейший великан – русский богатырь Иван. Воображение, феноменальная память воссоздали в фантазии Маяковского эпопею Рабле, которую сам мэтр Франсуа называл «новейшим Евангелием». Маяковского выручала жизнь,

Скачать книгу