LITMIR.BIZ

      Что это означало для индийского общественного сознания? Допущение мысли, что нет разницы между брахманом и неприкасаемым, которое было закреплено не только в законах, но и древних священных текстах, а значит, не могло быть помыслено. Для человека той эпохи это был разрыв шаблона.

      Представьте, вы живете в реальности, где источником несправедливости является не государство или отдельный монарх, не кучка узурпаторов, а сама логика существования Вселенной. Тогда это не несправедливость, а естественный ход вещей.

      Для индуса социальная стратификация присутствовала со дня основания мира. Подтверждения есть в Ригведе («Веде гимнов» – собрании религиозных стихов), в одном из четырех главных древних индийских текстов (II тысячелетие до н. э.).

      Где в десятом гимне, мифе о творении по-индийски, описывается жертвоприношение первосущества Пуруши: «Тысячеглавый, тысячеглазый и тысяченогий пуруша. Он закрыл собою всю землю и возвышался над ней на десять пальцев. Пуруша – это все, что стало и станет». В этой истории не для слабонервных из тела Пуруши творят мир: «Из пупа возникло воздушное пространство, из головы возникло небо. Из ног – земля, страны света – из слуха».

      Создают из его тела и людей, но уже с изначальной социальной принадлежностью. Согласно священному тексту, рот Пуруши дал жизнь жрецам, руки – воинам, бедра – земледельцам, торговцам и ремесленникам, а ноги – слугам. Ни слова о неприкасаемых при обустройстве мироздания стало поводом исключить их и из социального устройства.

      А тут философы провозглашают, что неравенства и следующего за ним обособления не существует, ведь раз все – есть одно, значит кастовости не должно существовать тоже. И начать стоит с барьеров в голове, а реальность подтянется. В конце концов, конституция Индии 1950 года включает в себя идеи равенства всех граждан и запрет практики неприкасаемости в любой форме. Лучше поздно.

      Буддизм – в этом его мировое значение – впервые провозгласил достоинство человека, безусловность его человеческой личности. Это был могущественный протест против той слепой внешней силы, против материального факта, которым на Востоке так подавлялась человеческая личность и в религии, и в общественном быте, это было смелое восстание человеческого лица против природной внешности, против случайности рождения и смерти.