Скачать книгу

А. Шлейхера, впервые применившего ареальные критерии при решении вопроса об относительной древности индоевропейских языков с точки зрения членения индоевропейской языковой общности (ср.: [Schleicher 1861: 6])33.

      Следует заметить, что обычно сомнению подвергается не вообще тезис о существовании каких-то более общих языков, а лишь правомерность материализации тех построений, которые созданы компаративистикой. Именно в этом плане следует оценивать скептицизм А. Мейе, провозгласившего языковые соответствия единственной реальностью, которой располагает индоевропеистика, а праязык – не более чем совокупность таких соответствий, записанных в особом коде архетипов [Мейе 1938: 73–74, 81]. И хотя наличие родственных языков неизбежно провоцирует постановку вопроса об их едином источнике (см. [Vаndrуеs 1946]), реконструкция в том виде, как она до сих пор разработана, «дает, без сомнения, неполное и чаще всего весьма неполное представление о “первоначальном общем языке”» [Мейе 1954: 20]. Прозвучавшая диссонансом концепция Н. С. Трубецкого была направлена прежде всего против императивности утверждения о едином праязыке, доступном сравнительно-исторической реконструкции, но трудно согласиться с Э. Палгрэмом, который, пытаясь реабилитировать свои более умеренные заявления, ссылается на неизбежное, по его мнению, отрицание всякого протоиндоевропейского единообразия, следующее якобы из теории Н. С. Трубецкого и никогда им не разделявшееся [Рulgram 1959: 421]. В действительности же из понимания индоевропейской проблемы, по Н. С. Трубецкому, вовсе не следует отрицание всякого единообразия; его концепция направлена не против утверждения единообразия на протоиндоевропейском уровне, а против отрицания разнообразия. И это не только не противоречит, но даже согласуется с взглядами самого Э. Палгрэма, указывающего на относительность понятия единообразия, которое может определяться в рамках более или менее жестких критериев. Однако Э. Палгрэм, действительно стоящий ближе к А. Мейе, чем к Н. С. Трубецкому, показал не только относительность, но и опасную двусмысленность понятия единообразия в применении к индоевропейскому праязыку. То, что мы реконструируем в сравнительно-исторической индоевропеистике, является единообразным по определению, но не является языком, так как «существует» вне времени, вне антропофоники и вне диалектов. Праязык, по меткому замечанию ученого, – это идиолект метода, а не говорящего [Рulgram 1959: 422–423]. И поскольку результаты реконструкции зависят от многих характеристик избранного метода и особенностей метаязыка описания, постольку оправдана постановка вопроса о существовании «второго праиндоевропейского языка», отличающегося от реконструируемого тем, что он был живым языком и что мы не располагаем о нем никакими достоверными сведениями. Единообразие, которым он характеризуется, есть степень и характер его диалектизации, а еще 40 лет назад А. Мейе указывал, что диалект – понятие, во всех отношениях расплывчатое и для компаративистики мало пригодное (см.: [Мейе 1954: 54; Макаев 1965: 15 и сл.]). Вера

Скачать книгу


<p>33</p>

О современном состоянии индоевропейской ареальной проблематики см.: [Макаев 1964].