LITMIR.BIZ

      Ходил, качался в сосновой гуще,

      ходил заросший.

      Мерещились сумраки стерегущие…

      О, гороухща!

      На старом кладбище, у опушки,

      лежит брательник,

      и над евойной крышкой растёт-колышется

      можжевельник.

      Пришёл и, глядя слезоточаще,

      достал чекушку.

      Не спит весною, в сосновой чаще

      частит кукушка.

      «Ну, здравствуй, Сенечка», – говорит.

      Присел, покушал.

      «И мамка скоро уж», – говорит.

      Шумит опушка.

      Трещат стволы на опушке той,

      трещат, качаясь.

      Стоят кресты вдоль опушки той,

      не кончаясь.

      Ищи, свищи – всё большой страны

      глухие дебри;

      шевелит ветер сухой травы

      пустые стебли.

      Иди, гляди в горизонт. С трудом

      иди, шатаясь

      и в том сиянии голубом

      р а с т в о р я я с ь

      Гнёздово

      Этой рябью на чёрной воде…

      И ноябрьским гулом.

      Сапогом, поскользнувшимся в борозде,

      заброшенным лугом.

      У сквозного забора, в какой-нибудь слободе,

      под какой-нибудь Вязьмой.

      Навсегда, навсегда, навсегда-везде.

      Налипающей грязью —

      на колёса, копыта и сапоги —

      чёрной, скользкой.

      Этим замершим воздухом западни,

      этой погодой польской.

      От кольцевого шоссе

      потусторонним гулом.

      Под дождем с характерным пше

      гаснущим поцелуем.

      И строкою Целана. Ein Dröhnen: es ist…

      И щавелевым лугом детским,

      что теперь в полуснеге лежит, нечист,

      и очнуться не с кем.

      Этой рябью… и взвесью… и белой мглой.

      Черно-белым военным снимком.

      Это же не затменье, а свет контровой!

      Кто-то, кажется, с нимбом…

      Коммуналку в каком-нибудь Заднепровье,

      где унижен быт, высосанный из пальца,

      и в зерцало пеняет само здоровье:

      повеситься,

Скачать книгу