Скачать книгу

их было в тот раз оглашенных в купечество. Все уж, было, собрались в Собрании. Ждали только Самого – его, Ерофеева.

      Ждут. Челядь дорожки расстелили по всей улице, – конца-края не видать.

      Бывалые именитые купцы спокойные, разговоры деловые ведут, кто как капиталу нарастил в этом году. Те, кто помельче потрухивают маленько. У оглашенных от волнения ноги подкашиваются.

      «Едет-едет…» – пронеслось по залу. Высыпал на улицу люд. Вытянул, как гусак, Илья Никифорович шею, – росту небольшого. Видит: конь белый, отменной выправки, стройные точёные ноги высоко выкидывает, и, кажется, не бежит, а плывёт по воздуху конь, а копыта золотом брызжут. Илья Никифорович аж глаза зажмурил и головой мотнул, – подумал, от волнения наваждение приключилось, – стряхнуть хотел. Как уж потом узнал Илья Никифорович: и впрямь, – золотом подкована лошадь у Самого.

      …Старший Аксёнов, Никифор Иванович, ворчал на сына, приговаривал:

      – Здря, Илюшка, ты с энтой гумажкой затевашь… жил без неё, и проживёшь.

      – Тятя, пусть лежит в ящике. Есть, пить не просит, и ладно, – отвечал сын отцу. – Ты, тятя, сроду противился моему делу, всю жизнь брезгливо относился к моим магАзинам. Всё время твердил: зря в купцы метишь.

      – Я и сейчас говорю: здря, здря, Ильюшка, ты от земли отрывашься, внуков от неё отворачивашь. От землицы нам никак нельзя нос воротить. Ради неё твой дед с Тамбовщины сюды пешим шёл.

      – Я, папаня, и не ворочу носа, как были у меня пятнадцать десятин, так и остались. Только теперь у меня есть возможность пользоваться наёмными трудами.

      Оставшись один в складах, разговаривал уже сам с собою Илья Никифорович, вёл мысленный разговор, собеседовал с отцом:

      – Ты, папаня, в магАзин зайдешь, рукой ни к чему не притронешься, – брезгуешь. Палочкой, своим батожком поковыряешься, небрежно так, как бы между прочим, культяшкой отмороженного пальца ткнёшь в пряники мятные, – любишь ты, тятя, мятные прянички, любишь… Ешь, ешь, рОдный мой, кушай на здоровьице, тятя, – почему-то слеза наворачивалась у купчины от своих же нежных мыслей, – скажешь: с фунт положь.

      Вытирал слёзы, долго сморкался купчина.

      – Не всю же жизнь нам с тобой, тятя, дуги гнуть. Поди, по всей Сибирушке колокольцы под твоими дугами бренчат, те же купчины разъезжают. Вона три года назад я в Таре, на ярмарке был, признал твою дугу, твою руку. Да и как не признать, если я подле тебя был тогда, когда ты эту дугу гнул и разузоривал. С ранних лет я подле тебя, тятя, тёрся: принести, поддержать. В страдную пору на поле, а ранней весной и зимой – в землянке, там ты по весне дуги гнул, там, уже по зиме, резным хмелем обвивал дуги свои, искусно узорил. Под такими дугами проехать, – без хмельного хмельным сделашься…

      Меня ты, тятя, к резному делу приучал. Дуги знатные у тебя получались, лёгкие, невесомые. Весу в коих было не более, чем в калаче из хорошего теста. Заказы ты из самого Томска получал. С того и мой капитал был начат. Ценю то, и дорожу тем.

      Присев за конторку, взяв из ящичка большую книгу, с заглавием «Книга для расхода общего», сидел, не открывая

Скачать книгу