LITMIR.BIZ

      Перед ним в темноте только красные огоньки сигарет, его знобило…

      – Удивительные стихи, – сказал наконец Евгений Крокодилыч, – удивительные! Да-с, человек пишет, сам не зная о чем. И так прямо об этом и говорит! В первый раз слышу такие стихи. Как это там у тебя? – «Мне просто хочется писать»? Кстати, «писать» хочется или «пи́сать»? – Женя посмотрел прямо ему в глаза:

      – Хорошие стихи, мне понравились… Нет, кроме шуток. Сейчас очень мало искренних людей. Можно сказать, их почти совсем не осталось, – и взгляд его как бы говорил: а в тебе это есть. Павел почувствовал, что краснеет; ему стало тепло, только пальцы слегка дрожали.

      – Да-с, – продолжал Женя, – раньше, говорят, еще были люди, которые не боялись отвечать за свои слова. А сейчас…

      – И куда ж они делись? – ерничая, перебил Игорек.

      – Известно куда… – в тон ему процедил Коленька.

      – А действительно, куда? – спросил сам себя Евгений Крокодилыч. – Да что далеко ходить! Взять хотя бы всех вас. Есть среди вас хоть один, кто не побоялся бы прямо сказать бабе: «Пойдем!», а? Что, нет? Я вас спрашиваю! – Бас его гулко отдавался под сводами цеха…

      – Да, были люди в наше время, – прервал наступившее молчание бригадир и поднялся. – Орлы! Берите инструмент, надо ставить опалубку.

      – Концерт окончен! – пошутил Игорек. – Их скульптурная группа зашевелилась и начала расползаться.

      – Постойте, – сказал Костя Таллер, – я тоже хочу прочесть.

      Его окружили: «О, еще один! Просим, просим…»

      Костя ждал, когда все сядут, – бледное лицо с длинным хрящеватым носом, светлые, чуть навыкате, глаза, каска сдвинута на затылок, лоб высокий, узкий, острый подбородок, тонкие губы плотно сжаты – наконец щелевидный рот его раскрылся:

      – Эпиграф, – начал он. – В зале «Серебряной фляги» обезумевший хозяин таверны ломал руки над мертвым телом поэта, а огни двадцати четырех свечей колыхались и плясали на длинном столе, – кадык ходил на тонкой шее, как поршень, выталкивая слова: