LITMIR.BIZ

      Достоевский – писатель для юношества и начинающих интеллектуалов, когда мозги ещё работают на страстях человеческих. Типажи из его книг впечатляют молодёжь примерно как рассуждения Фрейда – грубо и верно. Оттого, видимо, отношение Толстого к Достоевскому раздражительное, как к балаганному фокуснику. Заметим – искусному фокуснику…

      Более серьезное внимание к героям Достоевского подразумевало бы осмысленность их поступков, и, скажем так, более вменяемое их поведение. У Достоевского таких персонажей нет, там чистый, как слеза, наив, в чём бы он ни выражался – в добродетели или пороке. У Гоголя, тоже редко какой персонаж не чудик. Гоголь, как Достоевский, другой стороной бытия занят – эмоциональной. Но Гоголь пророс до отношений личности и государства. Отношение это пассивное, страдательное: «Русь, куда несешься ты?»… Может всё идёт от подневольности русского человека, я не знаю…

      Пассионарное отношение к действительности появляется у Толстого. Толстой ближе к западной традиции. Воля людей ломает хребет обществу, государству, но пока только в душе его героев. Их личная судьба вплетается в ткань истории. Фатализм Толстого от бессилия частного человека перед силой потока природы, мира или войны, а не от нежелания что-то сделать. Отсюда другое качество трагедии в его романах. У Достоевского трагедия его героев вызывает презрение или жалость, у Гоголя – сожаление и тоску, у Толстого трагедия – это действительно трагедия, это несправедливое устройство мира. В этом деле Пушкин, как и положено основоположнику, был универсален: его трагедии объемлют всё, в них есть и жалость «Капитанской дочки» и недоумение страстей «Маленьких трагедий», и классическая дилемма «быть или не быть» «Евгения Онегина»…

      На фоне всей русской литературы 19 века «Герой нашего времени» Лермонтова смотрится особняком: абсолютная свобода личности – редкий цветок в наших степях, рядом с ней и с ней здесь долго не живут, это – яд. Не знаешь даже, как относиться: любить или осуждать? Свобода – это мечта, сладкий сон Максим Максимыча и его кошмар наяву в лице милейшего друга… Грустно быть свободным в несвободном мире, нечем заняться кроме самого себя…

      Толстой – русский Шекспир, многословный, впрочем, и без поэтического дара. Шекспир – золотая середина в понимании ситуации человека. Другая крайность восприятия, противоположная «достоевщине», – это отстраненность, холодное препарирование, ясность разума, которая приводит в восхищение, как «Фауст», но особых эмоций не вызывает. Трагедии Фауста не ощущаешь.

      Интеллигенция восприимчива к крайностям, а пролетариат, мещанство и так называемый средний класс, как правило, предпочитает золотую середину. Поэтому Шекспир, Толстой, а также и Пушкин в русскоязычном мире (в чьем случае переизбыток таланта привел к сложностям перевода), надолго останутся популярными у «широких масс читателей».