LITMIR.BIZ

      В доме поселилось горе. Мария Александровна долго носила траур. Потеряв почти одновременно отца и сына, ещё, казалось бы, недавно миловидная дама сразу постарела, утратила тягу к прежним увлечениям, зато сделалась чрезвычайно набожна. Не раз, возвращаясь после продолжительной церковной службы, она говорила, что Саша перед смертью приложился к кресту… Пусть Богом он будет прощен…

      В душе Владимира страшная и нелепая гибель брата тоже многое перевернула. Приходилось привыкать к тому, что на тебя смотрят с боязливым любопытством, словно на опасное насекомое, а то и с нескрываемым презрением. С тех пор как Ульяновы стали париями в городе, Владимир возненавидел русскую «интеллигенцию» – этих тупых в обывательском своём самодовольстве буржуа и чиновников средней руки. Впрочем, те, что любили поинтересничать в обществе, разыгрывая из себя просвещённых западников и либералов, были ещё хуже. Стоило власти погрозить им кулаком, как у этой публики запотевали от страха стекла пенсне. «Представляете, какой ужас! – потрясая руками, возбуждённо делился из прихожей со своими домашними, ещё не сняв шинель и фуражку, такой коллежский асессор* из отцовской канцелярии. – Ильи Николаевич-то сынка сегодня в Питере вздёрнули, царствие ему небесное! В «Русском вестнике» писали, будто за два часа до экзекуции молодцу предложили в виде последнего шанса обратиться с прошением к монаршей особе, а он отказался… Фанатик! Пеньковую удавку царской милости предпочёл! Вот воспитали сыночка-то… Ты вот что, Катенька-душенька: вели-ка Маняше приготовить мне кофе да французских булок с маком и ветчиной принести: через час обратно в департамент ехать…».