Скачать книгу

строго наблюдал, чтобы не было ни недостатка, ни роскоши в тепле, как и во всем другом.

      В доме был теплый угол и теплый кусок хлеба для тех, кто жил, служил, гостил или на время там появлялся.

      Но выйдем из старого дома опять на двор и перед тем, как войти в сад, пройдемся по «службам», обеспечивавшим этот теплый угол и кусок.

      «Службы» – из красного кирпича – тянулись, вместо забора, по соседству с Макеровским; здесь, под зеленой железной кровлей, были дворницкая, конюшня, каретный сарай, кладовая с сухим подвалом, погреб-ледник, дровяной сарай.

      В дворницкую нам строго-настрого запрещалось входить, но тем сильнее нас туда влекло. В ней пахло не то деревенской избой, не то казармой, и было в ней взаправду нечто от деревенского обихода и что-то от казарменного быта. Деревянный некрашеный пол, широкая русская печь, на которой просторно и жарко было спать дворнику после ночного дежурства на морозе; постель-сенник на козлах, укрытая пестрым ситцевым одеялом из лоскутков; некрашеный деревянный стол – всегда с полуковригой черного хлеба, с деревянной солоницей; кисловатый запах овчинного тулупа и валенок, прогретых на шестке, – все это переносило в большую зажиточную тульскую или рязанскую избу, только стены были из выбеленного кирпича, а не из бревен. Сходство дворницкой с избой довершалось тогда, когда поперек нее протягивались веревки и на них сушились детские пеленки и одеяльца: это означало, что к обстоятельному Егору или гульливому Семену приехала на побывку, на весь мясоед, баба с ребенком. Дворницкая вообще служила прибежищем для деревенских гостей, приезжавших к прислуге: деревенский дух в ней не переводился.

      Но не переводился в ней и дух казарменный. Дворники служили раньше в солдатах. По стенам развешаны были лубочные картинки из Русско-турецкой войны 1877–1878 годов: неистовая стычка синих казаков с красными башибузуками; город, пылающий, как костер, с подписью «Город Систово лупит турок неистово»; «белый генерал» на белом коне. Какая-то тоже лубочная книжка о лихом белом генерале Скобелеве всегда валялась на окне дворницкой. Рассказы об его подвигах были в дворницкой не менее популярны, чем похождения разбойника Чуркина. Из дворницкой вынес я слова и напев болгарской песни:

      Шумна Марица

      Окровавленна,

      Плачь, плачь, девица,

      Тяжко ранена.

      Оттуда же я вынес наипошлейший мотив, распевавшийся в то время по всем московским окраинам:

      Любила я, страдала я,

      А он, подлец, сгубил меня…

      Надену черно платье,

      В монашки жить пойду.

      Жестокий романс этот увековечен Художественным театром: его поет арфянка в четвертом действии «Трех сестер».

      Другим романсом, менее жестоким, но еще более распространенным, также снабдила меня дворницкая:

      Чудный месяц плывет над рекою,

      Все в объятьях ночной тишины.

      Ничего мне на свете не надо,

      Только видеть тебя, милый мой,

      Любоваться твоей

Скачать книгу