Скачать книгу

еженном лесу. Между деревьями виднелись прогалины, чистые, белые от снега. Мне кажется, там тоже стояли когда-то койки, но сейчас их как будто вынесли. Хотя никаких следов от этих коек на снеге не осталось. Но чувствовалось, что все койки вынесли и только мою оставили.

      Я прислушалась к тишине, к молчанию этого леса. И не то чтобы я услышала что-то. Но как будто почувствовала: под снегом, в самой глубине, что-то то ли происходит, то ли вот-вот произойдет. Снег что ли задумал таять?

      Мне не холодно. И не страшно. Но очень уж тихо.

      Рассказать сон – из сна перешагнуть в реальность. И не просто в реальность, а в реальность слов. Это все равно, что уснуть, но при этом не спать. Не спать и видеть сон. И не упускать его из виду, пока подбираешь слова.

      Рассказать сон, это все равно, что стихотворение пересказать прозой.

      Инвалид

      Я сидела у самых дверей с краю, народу было полно. Электричка тронулась, но дернули стоп-кран и закричали:

      – Инвалид костыль уронил!

      Электричка стояла, двери машинист не открывал.

      Из тамбура пробился в вагон мужик, к устройству связи. Вдавил кнопку, крикнул, что инвалид уронил костыль, прямиком между платформой и вагоном. Машинист ответил, что ничем тут помочь не может, и электричка, постояв еще малость, тихо тронулась.

      Инвалида ввели из тамбура в вагон. Сам идти он не мог, – одна нога и один костыль. Парень возле меня мгновенно встал, инвалида усадили.

      – Далеко едешь? – спросили его.

      – До Александрова.

      Он сидел абсолютно спокойно. Сумки у него при себе не было. Мобильного я тоже не заметила. Но он оставался спокоен. Равнодушен к своему положению.

      Я вышла через час. До Александрова оставался час с лишним.

      Чай

      Стакан звякает в подстаканнике, сахар тает, растворяется. Двое сидят за столиком. За окном темно, они молчат. Горит синий ночной свет. Поезд идет давно и будет идти еще долго.

      Это из дальнего детства: поезд, чай. Поезд «Пекинский», до Москвы.

      ***

      Иногда бабушка топила печь летом, в холодные ночи. Чайник ставила на шесток.

      Шесток – чугунная плита, под ней горит огонь, и плита нагревается. Поначалу чайник задвигается подальше, в самый жар. Там он закипает. Затем его переставляют на край шестка, и чайник уже не кипит, он спокоен и тихонечко поет.

      Окна плакали. Бабушка пила чай из блюдца. В розетке у нее лежал мелко колотый сахар с вареньем. Земляничное было с горчинкой.

      Вслед за мной бабушка полюбила кофе, я ей привезла кофемолку из Москвы. Но кофе она пила редко. Это был не ее образ жизни. Это была экзотика, частица неведомого.

      ***

      Зимой у нас плохо топят, батареи еле дышат. Я наливаю чай. Он дымится. Я осторожно обхватываю кружку ладонями. Кружка чая – центр мира, центр равновесия, способ организации моих мыслей.

      Дело не в чае собственно. Дело совсем не в нем. Дело в дороге, в огнях за темным окном, в стеклянном звяке стакана.

      Память

      Была передача про Вольфа Мессинга. Того, который читал, бедный, чужие мысли, гипнотизировал, считал в уме громадные числа, предвидел. Мог предвидеть – не мог предотвратить.

      Уже после войны он выступал в заштатных городах, в столицу его черно-белую магию не допускали.

      Смотрели мы передачу вместе с мамой. И она вдруг сказала, что помнит Мессинга. Когда-то девочкой родители водили ее на представление.

      Меня это взволновало почему-то. И Мессинг стал мне ближе.

      Я очень хорошо представляю маму девочкой, буквально вижу. И ее родителей, моих деда и бабку, тогда молодых и красивых. И клуб им. Ленина я очень хорошо помню, сама в этом зале сидела много раз, кино смотрела. В общем, у меня появилось ощущение, что я тоже помню Вольфа Мессинга. Он мне знаком.

      Мне давно уже кажется, что я помню то, что помнят мои родители. Я определенно помню то, что помнила моя бабушка.

      Всякая личная память – звено в общей цепи.

      ***

      Мы ездили в Матвеевское. Давно, с Леной М., она тогда работала у нас в музее комплектатором. Кажется, мы забирали архив Комарова.

      Мы зашли в комнату к одной старушке. Причины не помню, и не помню кто она: актриса? сценарист? редактор? Всё выветрилось.

      Она хотела рассказать о себе. Начала – о рождении, о родителях. Задумалась, отвлеклась, взяла телефонную трубку, но номер не набрала и трубку положила. Заметила нас, поздоровалась, спросила откуда мы.

      – Музей, – повторила Лена, – храним, история, для истории… (Я, как мне свойственно, молчала.)

      Старушка кивала, соглашалась.

      – Да, – сказала, – расскажу о себе. Это интересно, история, для истории…

      Начала рассказ: о рождении, о родителях. Задумалась, отвлеклась, коснулась трубки, заметила нас, поздоровалась, спросила откуда мы.

      – Музей,

Скачать книгу