LITMIR.BIZ

      Оселок ножевой[37] под ногами,

      отражается в небе над нами…

      Да как спички ли, семечки – люди

      (а другого уж больше не будет)

      над искрящим бессолнечным срезом —

            сердцевины наклонной, чернея,

      всё бегут, оглянуться не смея,

      шаг держа, под полою таимы,

      тёплым дымом полынным хранимы.

      «Помоги перейти!» Но он тоже

      с круга на круг, а выйти не может.

      И по острой, как порох, пороше

      нам метаться на спичечных ножках.

      (Муравьиные лёгки поминки,

      средь снежинок чернеют кровинки.)

      Снегопад не поможет нам в горе,

      он идёт, как волна в Лукоморье,

      к Стрелке, Биржею втянутой в площадь.

      Но долбя островные составы,

      кран[38] грох-бухает: в облако ночью,

      в наобум, в надколонные главы,

      в ледяные глазницы ампира…

      Вспомни – «солнце, посольства, Пальмира»[39]

      То, что было, – осталось прекрасным,

      но былое-то смёрзлось, как тундра…

      Ты очнёшься пронзающе ясным,

      словно гонг пред отплытием – утром…

      Лестница смутной, но белой ночью,

      ступенек стаккато, споткнусь вот-вот.

      Скрипичным ключом, вот только короче,

      по коридорам носится кот.

      …Бравурное что-то мешается с Брамсом,

      шаги на улице, гомон и плач.

      Дана полу-явь нам. Не надо бояться

      самых немыслимых неудач.

      И в дрожи комнатного коллодия,

      в струнном сближенье плеч и времён

      пробует встать, оживает мелодия,

      ключ, биение, камертон…

      Я и не знала, что не забуду

      зеркало в сад и ваш голос глухой.

      Ступенек – приметы, призывы, причуды?

      Нет, лишь прохладный ночной покой.

      Светятся в городе (светлом не очень)

      поровну – быт, неизменность и грусть

      сквозь проруби окон в белые ночи.

      Считаю их медленно… учу наизусть…