LITMIR.BIZ

      Профессор Ангелов молча смотрел в глаза Ангела-хранителя на иконе. Они посверкивали печально, но ярко, как яхонты на ризе.

      – Что вы делаете, Андрей Кириллович? – услышал он и обернулся.

      В дверях стоял Федор Кондратьев.

      – Здравствуй, Федор, – кивнул Ангелов. – Не знаешь, что делают в церкви?

      – В церкви обычно иконостас разбирают? – усмехнулся тот.

      – А тебе нужны эти иконы? – пожал плечами Ангелов. – Насколько я успел понять, у большевиков другие ценности.

      – Иконы нам не нужны, – согласился Федор. – А ценности нужны.

      – Ризы?

      – В том числе. Куда вы все это уносите?

      Скрывать что-либо от Федора Кондратьева не имело смысла. И не потому, что он возглавлял теперь уездную власть, а потому что одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: этот человек рожден для того, чтобы распоряжаться не только своей судьбой, но и многими чужими. И всегда это было понятно, кстати, даже когда Федор был мальчишкой. Впрочем, ему и теперь чуть больше двадцати.

      – Сейчас – в усадьбу, – ответил Ангелов.

      – А потом?

      – Здесь всё пропадет, – сказал Андрей Кириллович. – Ты и сам это понимаешь.

      – А в усадьбе, думаете, сохранится? – вздохнул Федор.

      Ангелов испытующе посмотрел ему в глаза и сказал:

      – Это от тебя зависит.

      Федор промолчал. Постоял, глядя на Ангела-хранителя, потом так же молча вышел из церкви. Проводив его вззглядом, Ангелов взял икону и уложил ее в дубовый ящик.

      Глава 3

      У родителей Федор бывал теперь редко, но не жалел об этом. Входя в родной дом – в месяц раз, может, – он чувствовал одну лишь тягость.

      И сегодня тоже. Даже в тусклом свете лучины было заметно, какой унылый разор царит теперь в избе. А ведь Кондратьевы никогда не бедствовали, и дом, поставленный дедом Ильей, был в деревне из лучших.

      – Здорово, Федь, – сказал Степан.

      Он один улыбнулся брату и, отложив упряжь, которую чинил, встал ему навстречу.

      Восьмилетний Пашка не сразу и заметил, что в избу кто-то вошел. Подняв голову от фигурки, которую вырезал из дерева, он посмотрел на старшего брата таким нездешним взглядом, какой Федор видел на картине итальянского художника Боттичелли в альбоме ангеловских барышень.

      Мать месила тесто с такой яростью, словно не тесто это было, а горькое горе.

      Но горе ее было не в квашне – сидело за столом, уронив голову на столешницу. Отец, как обычно, был пьян. Бутыль самогона, стоящая перед ним, была пуста. Услышав, что Степан здоровается с братом, отец поднял голову, посмотрел на старшего своего сына мутным взглядом и, ни слова не произнеся, придвинул к себе бутыль.

      – Прорва ненасытная! – в сердцах бросила мать.

      – Молчи, дура, – заплетающимся языком пробормотал отец.

      – В могилу лягу – замолчу! Недолго тебе ждать, ирод! Ой, горе

Скачать книгу