LITMIR.BIZ

      Когда в твои ладони кто-то вложит

      букет цветов, то помни наперёд:

      прискачет Гек, моя гнедая лошадь

      и тёплыми губами их сомнёт.

      Он Теберду оставит и прискачет

      по жёлтым топам перевитых струн —

      пусть конюх на прокатном пункте плачет

      и причитает: «Ах, какой скакун!»

      Мой Гек, сжуёт поспешные растения

      сомнения твои испепеля.

      Он выплывет из глубины забвенья,

      где мы друг друга любим – ты и я.

      И снег не выпадет,

      пока

      я к этому не приготовлюсь:

      не выплеснут седую поросль

      ни ветер и ни облака.

      Друг не предаст меня,

      пока

      я к этому не приготовлюсь:

      его замучила бы совесть, —

      не мог я так любить врага.

      И жизнь не кончится,

      пока

      я к этому не приготовлюсь…

      Пока в рифмованную повесть

      не ляжет вечности строка.

      Снег выпал утром.

      В полдень

      я узнал,

      что предал друг… —

      мучительная новость.

      Не страшно мне, —

      я не закончил повесть, —

      мне страшно,

      как я долго умирал.

      – Зачем задвигать эти плотные шторы?

      Никто не увидит.

      – Я свет не люблю…

      Но страсть прогнала наших губ разговоры,

      лишь только ты сбросила блузку свою.

      Щекоча, мурашки свершали молебен,

      и великолепен был запах «Камю»,

      остыл в керамическом блюдечке пепел

      сердец, сигарет?

      У стола на краю.

      Какое бесстыдство

      всем телом светиться!

      Луна рукавицей прикрыла лобок.

      Что в сердце твоем, дорогая, творится?

      И что там за птица

      из-под рукавицы

      никак не покажет свой алый роток?

      Вкруг тени закружат

      бумажной гирляндой,

      нарядны

      от бликов густых ночника.

      И встретиться очень стесняются

      взгляды.

      – Будь первой, – я выдавил в темень,

      – рука.

      Движенью

      была ты послушна

      любому,

      чтоб лону

      я мог поцелуи послать.

      Так вот почему мы привязаны к дому:

      здесь женщина, пища и к ночи кровать.

      – Кто выдумал «это», —

      любимой на ухо

      шепнул я,

      и глухо пронзила тоска:

      в объятьях со мною лежала старуха.

      – Ты – смерть!

      – Нет, любимый мой.

      – Наверняка!

      Ты – смерть! Так при жизни в любовь

      не играют.

      Ты – смерть, а со смертью в обнимку

      не спят.

      …Оделась и дверь за собой прикрывает…

      В притворе, сиял—

      узнаваемый взгляд.