LITMIR.BIZ

      Жена. Помилуй, батюшка Преслеп Трифонович! Затеваешь ты нынче сговор, ведь ты девку-то уморишь; разве она не дочь тебе? Неужели кроме дьячка Кутейкина нельзя сыскать ей жениха? Да ты же сам слово дал Неоха Тарасьевича сыну… Он поехал ненадолго и сего дни сюда будет.

      Преслеп. Какая нужда, что будет. Я ему откажу.

      Жена. Да ведь они купцы не последние.

      Преслеп. Последние ли, первые ли, только откажу.

      Жена. Да хорошее ли дело не держать слова.

      Преслеп. Хорошее ли, не хорошее ли, только откажу.

      Жена. Бестолковый торопченин! Они друг друга полюбили. А Параша этого дьячка видеть боится, да и Пимен Неохыч не стерпит твоего отказу.

      Преслеп. Стерпит ли, не стерпит ли, только откажу.

      Жена. Откажу да откажу; наладил, как сорока Якова… Параша и так горюет: она умрёт с тоски.

      Преслеп. Умрёт ли, не умрёт ли, только откажу.

      Жена. Так не откажешь.

      Преслеп. Вот откажу.

      Жена. Не бывать по-твоему.

      Преслеп. Вот будет.

      Жена. А вот не будет…

      Преслеп. Соломонида! Не кочевряжься, а то я вмиг и виски остучу…

      Параша. Батюшка!

      Жена. Что? Драться?.. Нет, муженёк, погоди; я тебе прежде всю бороду выщиплю, нежели ты меня щелчком тронешь.

      Параша. Матушка!

      Жена. Когда тебе мил этот долгополый Кутейкин, так повесь его себе на шею да и целуйся с ним! Ты бы ещё радовался, отец добрый, что за дочь сватается такой достойный жених.

      Преслеп. Кто? Этот щелкопёр, бусурман, который пьёт табак да волосы корчит? Параше за ним не бывать. Ты, проклятая, отдала её в Питер учиться, не бывать бы ей там, кабы меня бывший мой хозяин не услал в Сибирь на Кяхту… Да зачем ты её туда отдала? Там она научилась болтать по-французски, а я этой тарабарщины не люблю. Нашим девкам и грамота-то не годится; она мастачка лебезить кружева да петь заунывно – это на кой чёрт? Да к тому ж ещё она смыслит и полюбить. А ты, мать, потакаешь: она стала бусурманка, да и хочет за бусурмана же. Нет, друг мой! Выдь-ка за благочестивого человека… Он самый христианин; и его в школах-то учили, да вот в ком искра-то божия есть: как дошёл до какой-то риторики, а по-нашему ереси, так и упёрся: не хочу да не хочу. Что сделали? Лих отпустили: за то-то самое и взял его к себе в село Тарас Федулович Скотинин и, слышь ты, любит его без памяти. О этот самый состоятельный человек! Он тебя, Парасковьюшка, опять обратит в христианскую веру.

      Параша. Я никогда её не покидала.

      Преслеп. Что? И ты со мной заспорила, а знаешь ли пословицу: которая овца умнее отца, тое волк съест… Слышала ль?

      Жена. Ты сам хуже бусурмана. Когда он такой благочестивый, как ты говоришь, так возьмёт ли он бусурманку.

      Преслеп. Уж я знаю, что возьмёт.

      Жена. А я знаю, что не возьмёт. Уж я на то пошла, чтоб это разорвать, так верно разорву, во что бог ни поставит, а Кутейкину моей дочери не видать, как ушей своих.

      Преслеп. Разве твоему Пимену Неоховичу…

      Жена. Он может тебя принудить сдержать слово.

      Преслеп. Право? Ай хозяйка! Попевай, не бойсь! Чёрт возьми эдакого дьявола; не хочу я иметь зятя умницу; чего ждать от него, подвоху разве? Когда это видано, чтоб наш брат купец, и приход и расход писал в книгу, да ещё и говорит: тут можно-де обо всём справиться яснее… Да о своей ли он голове? Да не услышь, лукавый, лихова слова. Нет, я его боюсь, как дьявола… Провались он, окаянный! Молчите, дуры!.. Вот и Еремеевна, дорогая свашенька… Смотрите ж вы…