LITMIR.BIZ

      «Под руководством партии, при чутком и повседневном руководстве ЦК и неустанной поддержке и помощи товарища Сталина сплотилась вокруг советской власти и партии вся масса советских литераторов», -

      «Леонид Останкин и до революции делал то же, что и теперь, – писал. Но ему и в голову не могло прийти, что от его писания могут потребовать чего-то особенного; поставить вопрос о его лице… Если бы до революции его спросили: чему вы служите? Останкин с ясным лицом ответил бы:

      – Я служу вообще культуре и удовлетворению эстетической потребности.

      Наконец он просто мог бы сказать:

      – Я занимаюсь литературой.

      И все были бы удовлетворены. И он не чувствовал бы, как теперь, за собой никакой вины.

      – Но все-таки в чем же моя вина?! – спросил себя с недоумением Леонид Сергеевич.

      – Я чувствую себя так, как будто меня действительно в чем-то уличили. Я решительно ни в чем не виноват.

      Фактически он действительно не знал за собой никакой вины, никакого преступления перед Республикой Советов.

      Но было несомненно, что он в чем-то виноват.

      Иначе он не пугался бы так и не чувствовал бы себя точно раздетым от этого дурацкого восклицания:

      – Читали?…»[300]

      «Она обрадовалась Ходасевичу, разговорам их не было конца. ‹…› Для обоих встреча после пяти лет разлуки была событием». Форш «говорила о переменах в литературе, о политике партии в отношении литературы, иногда осторожно, иногда искренне, с жаром. ‹…› Она говорила, что у всех у них там одна надежда. Они все ждут.

      – На что надежда? – спросил Ходасевич.

      – На мировую революцию.

      Ходасевич был поражен.

      – Но ее не будет.

      Форш помолчала с минуту. Лицо ее, и без того тяжелое, стало мрачным, углы рта упали, глаза потухли.

      – Тогда мы пропали, – сказала она.

      – Кто пропал?

      – Мы все. Конец нам придет».