LITMIR.BIZ

      Плакала Ярослава долго. Это был не тот пресловутый безмолвный «плач Ярославы», а настоящий, человеческий плач.

      – Давай возьмем девочку. Или мальчика – кого захочешь.

      Да, она хотела взять ребенка из детского дома или откуда-то еще, где есть маленькие дети, брошенные родителями. Она старательно, но неумело прятала от меня розовые распашонки, чепчики, карликовые сандалики. В тот период моя ненависть к жене на время уступила место самой искренней жалости. Однажды ночью, выпив тайком полстакана виски, я даже пустил слезу, глядя на нее, спящую и несчастную.

      Впрочем, такую ли уж несчастную? Глупости! Она была счастлива. Я был ее счастьем. Уверен – появись у нас дети, все равно на первом месте у нее был бы я, ее муж, ее единственный мужчина.

      Но черт возьми, своих детей не было. Полюбить же чужого ребенка я бы никогда не смог. К людям, которые воспитывают приемных детей, как своих, я всегда относился с искренним уважением и даже завистью. Допускаю, что со временем привязался бы к приемышу, но – лишь как привязываются к домашним животным.

      – Ты же язычник. Для тебя единственная подпорка в этом мире – кровь, – сказал мне по этому поводу Базилио. Он тогда всерьез увлекся православием, ходил оглашаться в храм возле Московского вокзала, славившийся своим либерализмом. Хотя с его западничеством ему впору было бы стать католиком. А учитывая корни и соответствующую внешность – иудеем.

      «Жид крещеный – вор прощеный», – со злостью сказал я про себя, но над его словами призадумался.

      Да, пожалуй, он прав. Кровь. Кровь и почва. Ни на что большее я не надеюсь. Боюсь смерти, ибо не верю, что за ней что-то будет, что «the death is not the end». А мысль о том, что моя кровь потечет дальше, сквозь будущие поколения, что среди прекрасных и могущественных гипербореев грядущего будут и мои потомки, почему-то утешает. Наверное, потому, что утешиться больше нечем.