Скачать книгу

отличались отвагой, то были вынуждены изо дня в день терпеть разные хулиганства с нашей стороны. Однажды, например, мы устроили им «крещение» под водопроводной колонкой{39}.

      У маленького Фердинанда, которого дома звали Фердусем, как и у Генрика, была канарейка.

      К сожалению, канарейки не бессмертны; вот и наша через пару лет, осенью, стала какая-то неспокойная, а однажды вечером, подойдя к клетке, я вдруг увидел, что она не сидит на жердочке, как обычно, а лежит на дне клетки, лапками вверх. <…> Я был безутешен, не спал всю ночь, все мысли были заняты не только смертью нашей любимой птички, но и ее похоронами, которые мы с мамой решили устроить на славу. <…> Коробочку из-под сигар, которую дал отец, мы выстелили розовой ватой, на вату положили мертвую птицу, накрыли ее, будто одеялом. Сверху еще слой ваты, затем я туго обвязал закрытую коробку бечевкой, в сопровождении служанки вынес в маленький садик во дворе, там мы выкопали довольно глубокую яму под самой стеной пристройки, где в конце концов, еще немного поплакав, я похоронил моего любимца, насыпав могилку над его гробом{40}.

      У Фердуся был легкий характер. Хоть он и рыдал о кончине птички, но по природе своей был веселым ребенком. Его смешила трусость маленьких Вайнкранцев, «крещенных» под колонкой, в его глазах «особую привлекательность» имела игра: лупить еврейских детей, выходящих из школы, спрятанными в рукавах досками; бедных детей в своем дворе он не замечал.

      Генрик тоже тяжело переживал смерть своей канарейки. Это несчастье навсегда связалось в его памяти с трагическим осознанием собственной судьбы и открытием, что справедливости не существует.

      Наверное, я уже тогда в сокровенной беседе доверил бабушке мой смелый план переустройства мира. Ни много ни мало, как выбросить все деньги. Как и куда выбросить и что потом делать, я, видимо, не знал. Не судите слишком строго. Мне тогда было пять лет, а вопрос не из легких: что делать, чтобы не было грязных, ободранных и голодных детей, с которыми мне нельзя играть во дворе, где под каштаном лежит, похороненный в вате, в жестяной коробочке из-под леденцов, мой первый покойник, близкий и любимый, пока что только канарейка. Ее смерть подняла таинственный вопрос вероисповедания.

      Я хотел поставить на ее гробе крест. Служанка сказала, что нельзя, ведь это птица, она гораздо ниже человека. Даже плакать грех.

      Это только служанка. Но хуже то, что сын привратника заявил, что канарейка была еврейкой.

      И я.

      Я тоже еврей, а он – поляк, католик. Он в раю, а я вместо этого, если не буду говорить нехороших слов и буду ему послушно приносить украденный из дома сахар, – попаду после смерти в какое-то место, которое на самом деле не ад, но там темно. А я боялся темных комнат.

      – Смерть. – Еврей. – Ад. Черный еврейский рай. – Мне было над чем поразмыслить{41}.

      Корчак так и не забыл о том случае. Он описал его пятьдесят девять лет спустя, в гетто, в мае 1942 года, в четыре часа утра, за три месяца до смерти.

      6

      Дом

Скачать книгу


<p>39</p>

Ferdynand Hoesick, Dom rodzicielski, Warszawa 1959, t. 1, s. 130

<p>40</p>

Ferdynand Hoesick, Dom rodzicielski, Warszawa 1959, t. 1, s. 131

<p>41</p>

Janusz Korczak, Pamiętnik, dz. cyt.