Скачать книгу

phasis>

      Пролог

      «Дикие гуси» – так в средневековье именовали ирландских солдат, отправлявшихся воевать на чужбине. Российских солдат-контрактников, воевавших в Чечне называют «контрабасами». Наверное потому, что слова «контракт» и «контрабас» созвучны. Да и Чечня, де «юре» пока ещё территория России. Кое-кто пробовал называть контрактников на западный манер – «псами войны» или «дикими гусями». Но это не прижилось. Контрабасы – лучше.

      А вот чеченцев называют «чехами». Но об этом, думаю, все знают.

      В 42-й мотострелковой дивизии, совсем недавно воевавшей в Чечне, солдат-контрактников было около 14-и тысяч. Возраст в основном от 19-и до 30-и, но попадались 35-и и даже 40-летние. В первую войну в Чечне воевал 694-й мотострелковый батальон, который неофициально называли «Казачий батальон имени Ермолова». Отчаянно сражался, обезбашенно. Чехи его реально побаивались. Так там даже 50-летние дядьки встречались.

      Когда Путин стал Верховным главнокомандующим, в Чечне стало меньше голодных и запуганных срочников. Воевали уже взрослые мужики, у большинства которых за спиной была не одна война.

      Но избавившись от одной болячки, военное руководство нажило себе другую. Это только в газете «Красная звезда» контрактников называют профессиональной армией, на самом деле – это стихия.

      Их не помордуешь как солдат-срочников, не поморишь голодом.

      Зимой 2000-го на моих глазах пьяные контрактники подняли с постели военного коменданта Северной зоны безопасности и чудом не набили ему морду за невыплату зарплаты. Я был свидетелем того, как осенью 99-го перед отправкой в Чечню солдат-контрактник напрямую спросил генерал-лейтенанта Бабичева, почему туда посылают неподготовленные подразделения? Стоящий рядом комбат, от страха впал в ступор. Мысленно он прощался с должностью и готовился к самому худшему. Хотя, казалось бы, что может быть хуже Чечни?!

      Но обошлось. Бабичев никого наказывать не стал. Среди генералов тоже ведь есть нормальные мужики. Ну а комбат, после того как мы вошли в Чечню и обустроились, на радостях пил неделю.

      Кто шёл в контрактники? Первая и очень немногочисленная категория – вояки. Как говорит Дима Пушкарёв: «Война – она, как наркотик, – затягивает». Сам Пушкарёв срочную служил «за речкой», потом несколько лет в ментовке, из которой его уволили за несдержанность и отмороженность, потом Чечня. В моей роте есть ещё несколько таких, как он. Для кого война стала профессией. Для тех, кто прошёл Афганистан, Приднестровье, первую чеченскую кампанию. Деньги для них – дело второстепенное. Спустить за отпуск в кабаках тридцать, сорок, пятьдесят тысяч – «Не проблема!» Поехать к морю на такси? «Легко!»

      Кончились заработанные потом и кровью «боевые» – новый контракт на полгода или год.

      Но практически никто из контрактников не ставит цели на всю жизнь оставаться на контракт. Если у кого и есть такие мысли, то очень быстро пропадают. Да и отцы-командиры после военных действий оставлять у себя людей воевавших, не собираются. На контрактников смотрят как на пушечное мясо недолговременного хранения и не более.

      Но есть и такие, как инструктор разведки, Игорь Прибный или просто Степаныч.

      Бывший подполковник РУБОПа, пенсионер по выслуге. Ему 44 года. Война – это его состояние души. В каком Степаныч здесь статусе – никто не знает, но боевые он не получает, несмотря на то, что делает самую нужную и опасную работу: ищет и снимает растяжки, ползает с разведчиками к чехам, натаскивает их, как снимать часовых, учит, как убивать ножом и ещё многому другому. Я спрашиваю:

      – Степаныч, ты сколько раз на войне был?

      – Пять.

      – Не надоело?

      – Надоело!

      – А чего же, опять здесь?

      – Профессия у меня такая, призвание. Родину защищать.

      Я не помню, когда сам в последний раз произносил это слово – Родина. Вроде ещё в армии, во время присяги. Как там? – «Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик» Потом долгое время мне было как- то было не до неё. А потом, та Родина, которой я приягал исчезла, и на ее месте не образовалось ничего. Мне даже как то стыдно перед Степанычем. Я тяну извиняюще:

      – А-аааа! Тогда понятно.

      У нас в роте несколько хлопцев с татуированными пальцами. Перстни там всякие, что они означают, точно не знаю, но Степаныч просвещает:

      – Ага, вот это – гоп-стоп, грабёж, то есть. А это – малолетка.

      – Степаныч, а ты дискомфорта не испытываешь? Всё-таки мент, хоть и бывший. А это – урки.

      Степаныч усмехается в свои вислые хохляцкие усы:

      – Ну и шшо, Алоша?

      Он зовёт меня Алоша. Когда Степаныч в настроении, то говорит на какой- то русско-украинско-белорусской смеси. Он называет её- балачкой.

      – Это они там были распиздяи, а здесь солдаты. У нас полстраны сидело. Если усих сидевших не брать, кто Россию захищати буде?

      – Всё правильно, кто тогда будет защищать Россию?

      Основная

Скачать книгу