Скачать книгу

желание на этот раз? – спросил папа.

      – Принцесса, – ответил мальчик.

      Повернувшись к нам, Лори тихонько усмехнулась:

      – Патриархат его уже захомутал.

      – А может, он хотел быть принцессой? – несмело предположил Дэвид М.

      Мальчик вернулся к фонтану со следующей монеткой; третьим, и последним, желанием стало «животное».

      – Какое? – поинтересовался отец.

      – Бегемот, – провозгласил мальчик.

      Перед уходом он еще раз сходил к фонтану, поцеловал его керамический край – может, на счастье или как признание его чар. Оба, отец и сын, казались довольными; в развернувшемся перед нами спектакле каждый из них сыграл свою роль.

      Ничего удивительного, что все загаданное мальчиком отличалось от того, что решился бы пожелать любой взрослый. Для более зрелого человека желание – это что-то конкретное и измеримое: например, отдать долги, жить в большом доме, выиграть в лотерею, сбросить вес или, может, обрести любовь – все это потенциально возможно, хотя иногда ставки могут быть высоки. А верящему в чудеса ребенку[1] больше хочется невозможного. Романист Карлос Фуэнтес так пишет о потенциальной способности детей преодолевать повседневный опыт в полете фантазии:

      Несмотря на то что в школьном возрасте нас постоянно контролируют – школа, а больше даже семья, – именно в этом периоде жизни мы наиболее свободны от всего, что нас связывает. Кажется, это потому, что в детстве свобода и воображение – это одно и то же и, так как в воображаемом мире возможно все, способность воспарить над пространством семьи и школы позволяет нам жить более обособленно, чем во взрослом возрасте, когда мы вынуждены приспосабливаться, чтобы выжить. Мы, взрослые, должны покорно следовать ритму профессиональной жизни, подчиняться общепринятым правилам, а в детстве каждый из нас был сам себе волшебник (Fuentes, 2011, p. 58).

      Как терапевты, мы, конечно, восхищаемся мощью детского воображения, но в силу возраста вряд ли сочтем фантазирование необходимым условием терапевтической встречи и едва ли со всем пылом погрузимся в фантазии ребенка. Если воображению дают волю, то не затем, чтобы использовать его по прямому назначению. Терапевт держит в уме более привычные для него соображения: нужно установить контакт, обеспечить безопасность, возможно сделать скидку на возраст, понаблюдать за игрой или использовать ее как проективный материал. А зачем нужно воображение, если процедура уже выполнена и проблему можно обозначить в трех словах? «Биполярное расстройство. – Следующий! Реактивное расстройство привязанности. – Следующий! – СДВГ. – Следующий! – ОКР. – Следующий!..» Все можно быстро урегулировать; остается только принять предписанные меры с целью вернуть вам счастливого, правильного и сосредоточенного ребенка.

      Но в попытках соответствовать общепринятым объяснениям, сделать мир удобочитаемым не принесли ли мы в жертву его чудеса и тайны? Не посадили ли мы, профессионалы, под замок наше

Скачать книгу


<p>1</p>

В английском варианте текста авторы делают ремарку, что используют в книге слова «дети» (children) и «молодые люди» (young people) как взаимозаменяемые. «Дети» и «детство» более привычны, однако нагружены значением, которое ассоциируется с недееспособностью и уязвимостью, в то время как обозначение «молодые люди» не является уничижительным, и к тому же оно менее категоризирующее. Тем не менее мы в переводе не используем словосочетание «молодые люди», так как в русской культуре оно обозначает скорее юношей и девушек, т. е. людей старше 16–18 лет. Однако соответственно авторам мы подразумеваем, что слова «дети» и «детство» в этом тексте используются только для обозначения возраста. – Прим. ред.