LITMIR.BIZ

Скачать книгу

терпел, не мог видеть равнодушно малейшего проявления несправедливости. Обличал смело, решительно, ни перед кем и ни перед чем не останавливаясь и не труся.

      Его драли, а он, даже лежа на «кобыле», кричал:

      – А все-таки вы с таким-то поступили нехорошо! Нас наказывать сюда прислали, а не мучить. Нас из-за справедливости и сослали. А вы же несправедливости делаете.

      – Тысяч пять или шесть розог в свою жизнь получил. Вот какой характерец был! – рассказывал мне смотритель.

      Как вдруг Шапошников сошел с ума.

      Начал нести какую-то околесицу, чушь, делать несуразные поступки. Его отправили в лазарет, подержали и как тихого помешанного выпустили.

      С тех пор Шапошников считается дурачком, – его не наказывают и на все его проделки смотрят как на выходки безумного.

      Но Шапошников далеко не дурачок.

      Он просто переменил тактику.

      – На «кобылу» устал ложиться! – как объясняет он.

      Понял, что плетью обуха не перешибешь, – и продолжает прежнее дело, но в иной форме.

      Он тот же искренний, самоотверженный и преданный друг каторги.

      Как дурачок он освобожден от работ и обязан только убирать камеру.

      Но Шапошников все-таки ходит на работы, и притом наиболее тяжкие.

      Увидав, что кто-нибудь измучился, устал, не может справиться со слишком большим уроком, Шапошников молча подходит, берет топор и принимается за работу.

      Но беда, если каторжник, по большей части новичок, скажет по незнанию:

      – Спасибо!

      Шапошников моментально бросит топор, плюнет и убежит.

      Бог его знает, чем питается Шапошников.

      У него вечно кто-нибудь «на хлебах из милости».

      Он вечно носит хлеб какому-нибудь проигравшему свой паек, с голоду умирающему жигану.

      И тоже не дай Бог, если тот его поблагодарит.

      Шапошников бросит хлеб на пол, плюнет своему обидчику в лицо и уйдет.

      Он требует, чтобы его жертвы принимались так же молча, как он их делает.

      Придет, молча положит хлеб и молча стоит, пока человек не съест.

      Словно ему доставляет величайшее удовольствие смотреть, как другой ест.

      Если – что бывает страшно редко – Шапошникову удается как-нибудь раздобыть деньжонок, он непременно выкупает какого-нибудь несчастного, совсем опутанного тюремными ростовщиками-татарами.

      Свое заступничество за каторгу, свою обличительную деятельность Шапошников продолжает по-прежнему, но уже прикрывает ее шутовской формой, маской дурачества.

      Он обличает уже не начальство, а каторгу.

      – Ну, что же вы? – кричит он, когда каторга на вопрос начальства: «Не имеет ли кто претензий?» сурово и угрюмо молчит, – что ж примолкли, черти! Орали, орали, будто баланда[7] плоха, чалдон, мол, мясо дрянное кладет, такой, дескать, баландой только ноги мыть, а не людей кормить, – а теперь притихли! Вы уж извините их! – обращается он к начальству. – Орали без вас здорово. А теперь, видно, баландой ноги помыли, попростудились и поохрипли! Вы уж с них не

Скачать книгу