LITMIR.BIZ

Скачать книгу

радость неотделима от мучительной тревоги, возможно, это – предчувствие утрат или особая восприимчивость к давлению времени; так или иначе, тревога нестерпима, как несвобода. Одно спасение – взлететь из окружающего в прохладную сумрачную бездну отчуждения, где нет любви, а значит – совсем не больно.

      Воротишься на родину. Ну что ж.

      Гляди вокруг, кому еще ты нужен,

      кому теперь в друзья ты попадешь?

      Воротишься, купи себе на ужин

      какого-нибудь сладкого вина,

      смотри в окно и думай понемногу:

      во всем твоя, одна твоя вина.

      И хорошо. Спасибо. Слава Богу.

      Отчуждение было для молодого Бродского единственным доступным, единственным осуществимым вариантом свободы. Поэтому разлука – с жизнью, с женщиной, с городом или страной – так часто репетируется в его стихах.

      Необходимо заметить, что свободу эту – от жизни, от времени, от страсти – Бродский добывает не только для себя; скорее – он проверяет на себе ее воздействие и возможные последствия. Он равнодушен к портрету и почти не трогает автобиографических обстоятельств.

      Его не интересуют, как уже сказано, частные случаи. Он чувствует себя испытателем человеческой судьбы, продвинувшимся в такие высокие широты, так близко к полюсу холода, что каждое его наблюдение и умозаключение, любая дневниковая запись рано или поздно кому-нибудь пригодятся. И если он одинок – то не назло и не вопреки, а подобно всем, как все, вместе со всеми.

      Значит, нету разлук.

      Существует громадная встреча.

      Значит, кто-то нас вдруг

      в темноте обнимает за плечи,

      и полны темноты,

      и полны темноты и покоя,

      мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

      И читатель, увлеченный музыкой чужого сновидения, не сомневается, что взят в долю, включен в это «мы»: ведь и правда – как бы ни играли его жизнью иллюзия и случайность, он, читатель, не весь им принадлежит; в каком-то другом измерении он стоит в темноте над холодной рекой – и только; но это самое главное, что должно быть о нем сказано. У Чехова один персонаж признается другому ни с того ни с сего: «Я старше вас на три года, и мне уже поздно думать о настоящей любви, и, в сущности, такая женщина, как Полина Николаевна, для меня находка, и, конечно, я проживу с ней благополучно до самой старости, но, черт его знает, все чего-то жалко, все чего-то хочется и все кажется мне, будто я лежу в долине Дагестана и снится мне бал…» Бессмыслицу, казалось бы, бормочет этот Ярцев из повести «Три года» – но высказывает тоску испошлившегося человека по истинному масштабу существования. Эту тоску стихи Бродского утоляли. О чем бы в них ни говорилось – в них говорилось сразу обо всем: о жизни и смерти; первый попавшийся сюжет стремительно восходил к судьбе человека во вселенной, и любое слово («куст», например, или «холмы»), стоило только повторить его, поставить под ударение, – любое могло превратиться в метафору этой судьбы. Тут не было установки на многозначительное иносказание,

Скачать книгу