Скачать книгу

вероятно, помнил скандал 1910 года, когда лишенный слова Марков, сходя с трибуны, кричал: «Поздравляю Думу с председателем шабесгоем!» и был за это исключен на 15 заседаний[181]. Расчет Родзянко был, очевидно, на то, чтобы вывести Маркова из себя, после чего он даст какой-нибудь повод себя исключить[182].

      Конечно, речи Милюкова, Шульгина, Пуришкевича понемногу сбивали страну с толку. «Когда вы в годину войны занимаетесь такими революционными митингами, то правительство должно вам предложить тот вопрос, который вы ему предлагаете: что это, глупость или измена?» – говорил Замысловский 16 декабря 1916 г.[183]. 13 января 1917 г. член Государственной думы Дмитриев говорил о настроениях крестьян в своей Херсонской губернии: они «от доски до доски»[184] читали газеты, в которых говорилось о Думе. «Вы, господа, обвиняете министров – посмотрите, кто поднимает восстание в стране? Это Прогрессивный блок», – говорил 23 февраля 1917 г. в Государственной думе крестьянин Вятской губернии Городилов[185].

      Но за исключением речей и прочих выходок значение Государственной думы в подготовке переворота было незначительным. Дума не была уже давно тем заговорщическим лагерем, которым она кажется иным мемуаристам; она была, по выражению Милюкова, «оппозицией его величества, а не оппозицией его величеству»[186]. «Всем было ясно, что устраивать этот переворот – не дело Государственной думы», – писал Милюков[187].

      Милюков, конечно же, был заранее предупрежден о задуманном перевороте руководством ВПК[188]. В докладе Глобачева 26 января 1917 г. говорилось, что группа, в которую входил Гучков, «скрывая до поры до времени свои истинные замыслы, самым усердным образом идет навстречу» думской оппозиции[189]. Участвовать в подготовке переворота Милюкова не приглашали. Гучков издавна был его врагом, однажды вызвал его на дуэль, не допускал кадетов в комиссию государственной обороны, объявив, что они могут выдать неприятелю государственные тайны. Некрасов возглавлял в кадетской партии оппозиционный лагерь; Милюков называл Некрасова «интриганом, выбирающим самые извилистые пути»[190], а себя считал, судя по мемуарам, слишком гениальным для масонской организации[191]. При таких отношениях лидеров переворота с Милюковым неудивительно, что они его оставили в стороне; да и сам Милюков к заговорщическим, как и вообще ко всяким реальным действиям склонен не был. «Наш русский опыт был достаточен, чтобы снять с «революции» как таковой ее ореол и разрушить в моих глазах ее мистику, – писал он. – Я знал, что там – не мое место»[192]. Он видел, что переворот совершится без него.

      Милюков ждал одного: когда беспокойные люди вроде Гучкова доведут Государя до такого состояния, что Он согласится на ответственное министерство. По мнению Протопопова, Прогрессивный блок собирался «опереться на рабочих, могущих произвести забастовку и демонстрацию перед Государственною думою, что заставило бы царя уступить и дать требуемую реформу» Скачать книгу


<p>181</p>

В 1910 г. Марков начал говорить, что «русский народ в его массе не желает стать подчиненным рабом иудейского паразитного племени». За это он был лишен слова, и тут-то он и поздравил Думу. В стенограмме дальнейшее выглядело так:

«Крики: «Вон! Вон! Исключите его!»

Марков кричит октябристам: «Вы – шабесгои!»

Крики: «Вон! Исключите!»

Марков кричит: «Жидовские наемники!»

Общее волнение».

Кн. Волконский исключает Маркова на 15 заседаний.

Марков: «Вам угодно было зажать рот голосу русского человека в угоду презренного жидовского племени. Я рад с вами расстаться на 15 заседаний, жидовские прихлебатели» (Джунковский В. Ф. Указ. соч., т. 1, с. 464–465).

<p>182</p>

Когда Марков 2-й говорил: «Я сделал это сознательно», он имел в виду не то, что сознательно вызвал скандал, а что сознательно назвал Родзянку «болваном» и «мерзавцем». Воейков с замечательной наивностью пишет, что, защищая оскорбленных с кафедры «высоких лиц», Марков подразумевал его – Воейкова (Воейков В. Н. Указ. соч., с. 140). Наверное, Марков все-таки говорил об Императрице или по крайней мере о правительстве.

<p>183</p>

Государственная Дума 1906–1917. Стенографические отчеты, т. 4, с. 222.

<p>184</p>

Донесения Л. К. Куманина из Министерского павильона Государственной думы, декабрь 1911 – февраль 1917 года, № 4–5, 2000, с. 8.

<p>185</p>

Государственная Дума 1906–1917. Стенографические отчеты, т. 4, с. 306.

<p>186</p>

Ольденбург С. С. Указ. соч., с. 387.

<p>187</p>

Милюков П. Н. Указ. соч., с. 449.

<p>188</p>

Там же, с. 449–450.

<p>189</p>

Блок А. Указ. соч., с. 299.

<p>190</p>

Николаевский Б. И. Указ. соч., с. 91.

<p>191</p>

Милюков П. Н. Указ. соч., с. 111.

<p>192</p>

Там же, с. 404.