Скачать книгу

сельским хозяйством и несли военную службу, объединялись по территориальному принципу в «войска» – например, Донское, Кубанское и Терское на юго-западе Российской империи – и составляли отдельное сословие, имевшее особые права и особые обязанности по отношению к государству. Несмотря на крепкие связи с империей и защитой ее границ в поздние годы империи, западные казаки обладали еще и особой тягой к «воле» – неотъемлемой составляющей истории самого этого сословия. Ведь, по преданию, казачество образовалось из беглых крепостных, именно они и основали первые казачьи станицы на окраинах империи, а в начале ХХ века некоторые даже выступали с идеей создания своего независимого государства (Казакии)[41]. В то время, когда случилась революция, многие жившие на юге казаки были преуспевающими земледельцами, и в ходе Гражданской войны они вступали в ожесточенные бои с большевиками и в подавляющем большинстве вставали на сторону белых.

      И в Европе, и в Китае русские эмигранты оставались, как правило, изолированными группами и больше занимались собственными делами, чем взаимодействовали со средой, в которой оказались. В случае Харбина, который в 1920-е годы все еще был не китайским, а русским городом, это, пожалуй, даже естественно. Но и в Европе русские эмигранты держались особняком, не спеша ассимилироваться в приютивших их странах. Не хотели они принимать и чужое гражданство, даже когда такую возможность им предоставляли, как было в Югославии. Им хотелось самим оставаться русскими и передавать эту идентичность своим детям в надежде на то, что власть большевиков когда-нибудь рухнет, и тогда они сразу же вернутся на родину. Во всех крупных центрах эмиграции создавались русские гимназии, хотя к 1930-м годам их стало существенно меньше. Если говорить о высшем образовании, то в Праге, Берлине и Белграде в первые годы училось столько русских (около 8 000 человек в начале 1920-х годов), что для них даже создали отдельные факультеты и программы обучения. К концу 1930-х, конечно, картина изменилась, и остались только два сугубо русских высших учебных заведения (Православный богословский институт и Русская консерватория в Париже), и большинство русских студентов, уже овладевших языком принявшей их страны, поступали в обычные университеты. К числу этих людей принадлежали Константин и Ирина Халафовы, постигавшие архитектуру в Белградском университете, Лидия Федоровская (позднее Храмцова) и Иван Николаюк, изучавшие в Варшавском университете археологию и инженерное дело соответственно[42]. Если бы не война, то, быть может, это поколение русских не сохранило бы такой обособленности, однако второе переселение, вызванное войной, лишь усилило ее.

      Сложившаяся в довоенную пору русская диаспора, которую иногда называют Русским Зарубежьем, была прежде всего культурным явлением, и ее представители считали себя в первую очередь хранителями русской культуры и русского духа, которые новые правители России – временные, как хотелось тогда думать изгнанникам, – напрочь отвергали[43].

Скачать книгу


<p>41</p>

И. В. Чапыгин. Казачья эмиграция в Китае. Иркутск, 2014. С. 88–89.

<p>42</p>

Марк Раев. Указ. соч. C. 65–95; J. H. Simpson. The Refugee Problem: Report of a Survey. London: Oxford University Press, 1939. Рp. 99, 191, 101, 103–104, 538; Австралиада. 1999. № 21. С. 37 (Федоровский/Храмцов); Там же. 1998. № 18С. 15–16 (Халафов); Ivan Nikolajuk. Deda’s Memoirs: For the Grandchildren. Trans. Yura Nikolajuk, Melbourne [?], self-published, 2020.

<p>43</p>

Марк Раев. Указ. соч. С. 13–28.