LITMIR.BIZ

      БАЛЬЗАК. Да, я знаю, что должен замереть. Вообще-то я никогда не замирал. И, если честно, у меня сомнения. Не то, чтобы я невероятно уродлив. Конечно же, я невероятно уродлив, но проблема не в тщеславии. Хотя я тщеславен. Откуда взялось это тщеславие, не знаю. Выгляжу я, как человек, зарабатывающий на жизнь кастрацией хряков. Но речь, конечно, не об этом. Все дело в моем лице. Если оно останавливает ваши часы, оно останавливает ваши часы. Мне не по себе от самой идеи дагерротипа. Я думаю, это очень опасная технология. А все из-за моего твердого убеждения, что человеческие существа – это некий палимпсест, состоящий и множества слоев призраков, наложение слоев и слоев мертвых душ из прошлых жизней, как греческое пирожное. Но процесс «схватывания» образа может, пусть наука и не понимает, как это происходит, приводить к потере слоя этих призраков, и всякий раз, когда «схватывается» образ, теряется новый слой, из души крадется что-то такое, чего уже не вернуть. Мне говорили, что некоторые из аборигенов Северной Америке чувствуют то же самое. Другими словами, всякий раз, когда «схватывается» образ человека, часть его «я» навечно теряется, его остается все меньше и меньше и, если человек позволяет «схватывать» все больше и больше своих образов, в итоге он становится ничем.

      Марк Аврелий в таких вопросах рекомендует смирение. Вчера – капелька спермы. Завтра – пригоршня пыли. Но одно дело, когда теряется тело. Мое, в любом случае, особого вида не имеет. И совсем другое, когда теряется душа, слой за слоем, призрак за призраком, пока призраков не остается вовсе. Разумеется, все это может быть чушью. Все заканчивается тайной. Все исследования неизбежно приводят, рано или поздно, к проблеме, не имеющей разрешения. Мы окружены тайной, мы рождаемся из нее, и неизбежно она вновь проглатывает нас. Бог исторгает нас, потом поедает. Я всю жизнь пытался спрятаться от Бога, создавая обширный лабиринт написанного. Мои рукописи напоминают лабиринт, построенный безумцем. Что-то вычеркивается, пишется вновь, стрелки во всех направлениях, текст, написанный вертикально на полях. Отрывки, взятые в круг, чтобы перенести в другие места, короткие указания убрать два абзаца здесь и вставить пятьюдесятью страницами раньше, или в свой анус, куда окажется удобнее. Рассказывать историю – все равно, что отправляться самому и брать других в путешествие. Лабиринт – это карта возможных путей, по которым оно пойдет. И если человек не может летать, как Дедал, над лабиринтом и видеть его целиком, ему приходится постигать ту часть лабиринта, которая непосредственно перед ним. Так что писатель, который строит эти лабиринты, сам в них и теряется. Что он вообще ищет? Он ищет ответ на вопрос, а что он ищет? Карта – это не территория, но территория – это карта другой территории, которая еще одна карта еще одной территории, как бесконечная череда русских матрешек. Центр может быть, но его может и не быть. Нельзя это знать наверняка. Если центр есть, человек обычно не знает, что он там найдет. Это может быть розовый сад, совсем как рай, с прекрасной обнаженной принцессой, держащей в руке яблоко. Или центр окажется пещерой Минотавра, чудовища, который жаждет тебя пожрать. В моем сне украинская богиня лежит обнаженная на кровати. Я – книга наготы, говорит она. В моей наготе открыто все. Я – книга достижения цели, осторожно переворачивай мои страницы своими короткими, толстыми пальцами. Я – иллюзия искупления грехов для непрощенных, тех, кого забыл Бог. Разумеется, она может лгать. Я многое знаю о лжи. Я – писатель. Я лгу непроизвольно. Это единственный известный мне способ сказать правду. Проклятье всей моей жизни в том, что никто не понимал должным образом сказанное или содеянное мною. Все истолковывалось неправильно. В соответствии с человеческими предрассудками и глупостью. Я смотрю на их лица и знаю, что они пришли к совершенно ложному заключению насчет того, что я сказал или что сделал. По молодости я все только усугублял, пытаясь объяснить. Но скоро жизнь научила меня, что от объяснений предрассудки идиотов только крепнут. Если человек обречен, как я, творить, творить и творить, нет у него никакой надежды быть понятым в жизни, и очень малая – в работе. Короче, при любом раскладе ты в проигрыше. Чтобы понять меня, вам необходимо понять мою мать, понять которую невозможно, потому что она была чудовищем и гротескной личностью, находившей огромное наслаждение в том, что сводить безвременно ближайших родственников в могилу. Моя мать ненавидела меня с самого моего рождения. Она ненавидела меня до моего рождения. Она ненавидела меня, едва я появился в ее матке. Беременной, она просила деревенского дурачка прижима горн к ее пупку и дуть изо всей силы, чтобы превратить мои мозги в яичницу-болтунью, просто из злобы. Однажды я попытался определить ее в сумасшедший дом, но врачи осмотрели ее и сказали: «Увы, мсье, ваша мать не безумна. Она просто говнючка». Не в силах более выносить мое присутствие, моя мать отправила меня в частную школу, где меня регулярно били и считали слабоумным, что часто случалось со многими, подобными мне гениями. Я казался им глупым, потому что они сами были глупцами, а глупцы всегда предполагают, что умные люди, которые не ведут себя, как идиоты, глупее их. Я принимали меня за тугодума, потому что в моей голове было столько

Скачать книгу