Скачать книгу

разврат и сладострастья чары

      В Севилье гибнущей все царствуют, как встарь.

XLVII.

      Не так живет крестьянин; он с женою

      Скрывается, боясь взглянуть на дол,

      Что может быть опустошен войною…

      Прошла пора, когда он бодро шел

      В вечерний час домой, покинув нивы,

      И танцевал фанданго при луне.

      Властители! когда б тот мир счастливый,

      Что вы губить не прочь, вкусить могли вы,

      Народ бы ликовал, не слыша о войне.

XLVIII.

      Лихой погонщик, мчась дорогой ровной,

      Поет ли песнь возлюбленной своей,

      Кантату ль в честь любви, иль гимн духовный?

      Нет, он теперь поет Viva el Rey![44]

      Воинственны слова его напева,

      Годоя[45] он клянет за лживый нрав;

      При этом вспоминает, полный гнева,

      Что вверилась Годою королева,

      Преступную любовь изменой увенчав…

XLIX.

      Равнина, окаймленная скалами,[46]

      Где башни мавританские видны,

      Была недавно попрана врагами:

      Сроднились с ней все ужасы войны…

      Здесь ядер след; там луг, конями смятый;

      А вот гнездо дракона; у врага

      Толпой крестьян те скалы были взяты,

      С тех пор они для всех испанцев святы:

      Над неприятелем победа дорога.

L.

      Кого не встретишь здесь с кокардой красной?[47]

      Она убор отчизны верных слуг;

      Взглянувши на нее, испанцу ясно,

      Что перед ним не злобный враг, а друг;

      Беда пренебрегать ее защитой, —

      Кинжал остер, удар неотразим!

      Давно б враги уж были перебиты,

      Когда бы мог кинжал, под платьем скрытый,

      Зазубрить вражий меч иль скрыть орудий дым.

LI.

      На выступах высоких скал Морены

      Орудья смертоносные блестят;

      Здесь новых укреплений видны стены,

      А там ряды зловещих палисад;

      Все войско под ружьем; спустив запруду,

      Глубокий ров наполнили водой;

      Ждут приступа; глядя на ядер груду,[48]

      На часовых, расставленных повсюду,

      Не трудно отгадать, что скоро грянет бой.

LII.

      Властитель, расшатавший в мире троны,

      Еще не подал знака; медлит он,

      Но скоро в ход он пустит легионы,

      Что ни преград не знают, ни препон;

      Вести борьбу напрасны все усилья

      С бичом судьбы. Испанцы! близок час,

      Когда над вами гальский коршун крылья

      Победно развернет, суля насилья

      И целым сонмищем сродняя с смертью вас!

LIII.

      Ужель должны отвага, юность, сила

      Погибнуть, чтобы славой громких дел

      Гордиться мог тиран?[49] Ужель могила

      Иль рабства гнет Испании удел?

      Ужель напрасны вопли и моленья?

      Ужель спасти Испанию от бед

      Не могут ни героя увлеченья,

      Ни юности отважные стремленья,

      Ни патриота пыл, ни мудрости совет?

LIV.

      Испанки

Скачать книгу


<p>44</p>

«Viva еu Roy Fernando!» – да здравствует король Фердинанд! – припев большей части испанских патриотических песен. В них, главным образом, осуждается старый король Карл, королева и «князь мира». Я слышал их иного; напев некоторых из них красив. «Князь мира» Годой, потомок древней, но захудавшей фамилии, родился в Бадахосе, на границе Португалии, и сначала служил в рядах испанской гвардии; затем он обратил на себя внимание королевы и сделался герцогом Алькудийским и пр. и пр. Этого человека все испанцы винят в разорении своей родины». (Прим. Байрона).

<p>45</p>

Мануэль де Годой (1767–1851) получил титул «Князя мира» (Principe de la Paz) в 1795 г., после Базельского договора, по которому более половины острова Сан-Доминго уступлено было Франции. Время, когда он был первым министром и главным начальником королевской полиции, было временем политического упадка Испании, и еще до начала войны общественное мнение видело уже в нем виновника разорения и унижения страны. Его карьера окончилась прежде, чем Байрон начал свое путешествие. Во время восстания в Аранхуэсе, 1719 марта 1808 г., когда Карл IV отрекся от престола в пользу своего сына, Фердинанда VII, Годой был спасен от ярости народа только заключением в тюрьму. Затем, в мае, когда сам Фердинанд был уже увезен пленником во Францию, Годой, по настоянию Мюрата, был освобожден, и ему приказано было сопровождать Карла в Байонну и убеждать своего бывшого государя вторично отречься от престола в пользу Наполеона. Остальное время своей долгой жизни он провел сначала в Риме, а потом – в Париже, в изгнании и нужде. По словам историка пиренейской войны, Нэпира, ненависть к Годою, который в действительности был мягким и добродушным человеком, объясняется испанскою злобой и национальными предрассудками. Его предательство было, по крайней мере, настолько же результатом интриг Фердинанда, насколько следствием его собственного честолюбия. Другое и, может быть, более верное объяснение народной ненависти к Годою заключается в его предполагаемом безбожии и хорошо известном равнодушии к церковным обрядам, на которое еще на много лет перед тем обращено было внимание инквизиции. Крестьяне проклинали Годоя, потому что попы радовались его падению.

<p>46</p>

С высот Сиерра-Морены путешественникам открывается вид на «длинную равнину» Гвадалкивира и на горы Ронды и Гранады с их фортами, «прилепившимися повсюду точно орлиные гнезда». Французы, под начальством Дюпона, вступили в горы Морены 2-го июля 1808 г.; 7-го июня они овладели мостом у Алколеи и заняли Кордову, но 19-го июля были разбиты при Байлене и принуждены сдаться. Следы этих сражений и видел Байрон. «Драконово гнездо» – древняя цитадель Хаэн, охраняющая окраины Сиерры «как сторожевой цербер». Она была взята французами, но снова отбита у них испанцами в начале июля 1808 г.

<p>47</p>

«Красная кокарда с вензелем Фердинанда VII». (Прим. Байрона).

<p>48</p>

В подлиннике не груда, а «пирамида».

«Кто видал батареи, тот помнит пирамиды, в которые складываются ядра и гранаты. В Сиерре-Морене были укреплены все проходы, через которые я проезжал по дороге в Севилью». (Прим. Байрона).

<p>49</p>

С течением времени взгляд Байрона на Наполеона изменился; он колеблется между сочувственным удивлением и неохотным порицанием. Но в ту пору, когда написана была эта строфа, поэт был увлечен героическим сопротивлением Испании «новому Алариху, презирающему весь мир», и Байрон выражался о Наполеоне тоном Соути. Ср. ниже, песнь III, строфы XXXVI и XXXVII.