Аксиома Декарта - Антон Рай

Скачать книгу

выбрать философию или религию, и он выбрал религию, причем колеблясь между религией и философией41. А религия требует отречения от всех суетных дел. Вот он и отрекся. Под таким углом отречение от литературы видится вполне… логичным?42

      Не знаю. Но, пожалуй, я высказал все соображения, какие мог. Не получается ли что я просто свалил в кучу разные объяснения, а вы, мол, какое хотите, такое и выбирайте? Увы, что-то такое есть, но мне все же видится, что одна логика дополняется здесь другой. И мужчина-Толстой жаждет беспримесного действия, и писатель Толстой стремится создать образ деятельной жизни, но оказывается слишком велик даже и для Литературы, а потому оставляет (пытается оставить) Литературу, и богоискатель Толстой видит суету всех своих слишком земных действий, и мыслитель Толстой хочет все это как-то понять и объяснить. Наверное, и это будет совсем уж финальное дополнение, Толстой хотел быть ВСЕМ: и человеком действия, и тем, кто отображает жизнь, и тем, кто ее объясняет, и тем, кто наконец обретает полный покой души. Но нельзя быть ВСЕМ, хотя бы ты был и Толстым. Но и не-Толстым быть нельзя, – если уж ты Толстой. На этом глубокомысленном замечании я, пусть и в очередной раз, но заканчиваю рассуждение о Толстом; надеюсь, уже окончательно.

      3.1.9. Лев, ты не прав

      И всё же Толстой был не прав, и мы не можем (как я предложил вначале) посчитать его презрение к литературе лишь частным актом его биографии. Нельзя презирать без последствий для презираемого. Но если Толстой все же достиг литературного Абсолюта, то где же последствия? Вспомним, однако, что сплошь и рядом говорят о Толстом? «Скучен, скучноват». И я не думаю, что дело тут исключительно в необразованности тех, кто так судит. Я думаю, дело тут в том, что Толстой действительно скучноват, и что это и есть плата, внесенная им за его презрение к литературе. Его произведениям не хватает одухотворяющей страсти, тогда как в его жизни этой страсти хоть отбавляй. Но я уже предположил, что жизнь Толстого так до конца и не слилась с его творением – поэтому-то творение недополучило что-то очень важное.

      Впрочем, может, дело всего лишь в том, что в рамках знаменитой дихотомии «поклонники Толстого-поклонники Достоевского» я принадлежу ко второму лагерю? Да и разве отсылки к скуке «классики» не являются попросту общим местом, причем довольно дурного тона? В общем, «скука при чтении Толстого» – довольно шаткий аргумент. Просто мне очень хочется найти негативные последствия, вытекающие из неверной установки презрения к литературе (чтобы впредь писателям было неповадно презирать литературу). Но возможно, тезис «Нельзя презирать без последствий для презираемого» нуждается в корректировке, и следует сказать так: «нельзя презирать без последствий для того, кто презирает». Так все-таки – проблема ли это исключительно Толстого-человека и понесло ли творчество Толстого хоть какой-то ущерб вследствие его негативной установки по отношению

Скачать книгу

<p>41</p>

«Что я думаю беспрестанно о вопросах, значении жизни и смерти, и думаю, как только можно думать серьезно, это несомненно. Что я желаю всеми силами души получить разрешение мучающим меня вопросам и не нахожу их в философии, это тоже несомненно; но чтобы я мог поверить, мне кажется невозможно». (Л. Н. Толстой. – А. А. Толстой. 1876 г. Марта 20…23. Ясная Поляна). «У меня есть приятель, ученый, Страхов, и один из лучших людей, которых я знаю. Мы с ним очень похожи друг на друга нашими религиозными взглядами; мы оба убеждены, что философия ничего не дает, что без религии жить нельзя, а верить не можем». (Л. Н. Толстой – А. А. Толстой. 1877 г. Февраля 5…9. Ясная Поляна) «Вы мне предлагаете философских книг. Мне нужно, но не философских, а о религии». (Л. Н. Толстой – Н. Н. Страхову 1877 г. Ноября 26…27. Ясная Поляна).

<p>42</p>

Таким образом, я предлагаю здесь нечто вроде классификации по основанию «погружение в действительность (мирскую жизнь)». Эта классификации имеет четыре класса, разбитые на два подкласса. Сначала выделяется подкласс людей «погруженных в действительность»: это собственно (1) люди действия и (2) художники – как те, кто создает образ действительной жизни. Второй подкласс составляют люди «отрешенные от действительности»: это (3) философы, созерцающие жизнь в понятии (в этот подкласс попадают и все мыслители-теоретики) и (4) религиозные деятели, созерцающие то, что называется Богом, а определить, что это такое, я не берусь. Наибольшую проблему подобной классификации представляет тот факт, что религия оказывается куда более связанной с самой что ни на есть земной жизнью, чем это вроде бы следует из ее природы отрешения от земных дел. Фигура будь то священника или шамана всегда маячила рядом с фигурой правителя; паства любой церкви – народная масса; правда, религия всегда подразумевала и отшельничество. Объяснить эти парадоксы я здесь не берусь. Отмечу лишь, что по факту самой отрешенной от мира фигурой оказывается философ. Но философ должен бояться слишком отрешиться; чтобы рассуждать о мире, он должен все-таки видеть мир, хотя и не вовлекаться в мирские дела настолько сильно, как это требуется писателю.