LITMIR.BIZ

      Вниз лестница. Что-то в виде маленькой приёмной, и в ней тот милиционер, молодой и непротивный Влас. Дальнейшее мгновенно: её берут под локоток, и она – в полутьме за дверью. Ну, будто переход в какой-то кинофильм, где героиню вот-вот будут пытать, убьют.

      Она давит руками плиту. Толкнуть, выйти! Напрягает руки, но никакого эффекта! И тогда она ударяет кулаком. Звук глухой, но чёткий ободряет, и она колотит:

      – Откройте, откройте, вы не имеете права!

      Она в могиле, где ничего, кроме лавки, свет в оконце, видна «приёмная», Клековкина нет, но тот лейтенант у стола.

      – Уважаемый Влас, откройте, будьте добры!

      – Я не имею права.

      – Но я не могу тут быть, никак не могу!

      У неё рыдания:

      – Немедленно откройте! Гады! Ублюдки! – этот синоним незаконнорождённого не употребляла никогда.

      Она падает. С высоты. «Это гибель! Я умираю?»

      – Не могу тут, откройте, откройте! – с ней истерика.

      Рядом в камерах ворчат: дрыхнуть не даёт «какая-то курва».

      – Полякова, так вы заработаете срок.

      Дверь открыта. Она идёт на прорыв между дверью и человеком. И видит не благородное, как во время баллады про шишки лицо милиционера Власа, а ущербное, как у Клековкина. Рука Власа хватает её локоть. Боль. Она вдруг видит косые глаза Клековкина, а в них древний опыт: трупы растерзанных людей: мужчин, женщин, детей. Подвал, некая вполне реальная преисподняя. И добрая философия «открытой двери», будто мозаика на облицовке храма, падает, как от сейсмического толчка.