Скачать книгу

т. е. полагали записавшего сагу человека не ее автором, а только «фиксатором», как бы «издателем» произведения, имевшего твердую фольклорную традицию. Последней теории придерживаются видные отечественные ученые – исследователь европейского фольклора Е.М. Мелетинский и скандинавист А.Я. Гуревич, а основатель отечественного саговедения М.И. Стеблин-Каменский полагал, что сага была все же записью твердой устной традиции, опосредованной, в известной мере (редакторски?) доработанной теми, кто ее записывал, проявляя тем самым «неосознанное авторство». В полной мере определить соотношение устной традиции и вклада записывающего лица (компилятора, переписчика и т. д.), как и меры изменений фольклорного текста до его записи, невозможно и по сей день.

      Еще большие сложности возникают в вопросе об исторической достоверности саг – кто бы ни являлся их автором. Разброс мнений в последние два столетия был велик: от полного отрицания достоверности саг до абсолютного доверия ко всем их сведениям, как набору неоспоримых фактов и положений, удержанных цепкой памятью и стойкими традициями народа. В первой половине XX в., по мере развития интереса к социально-экономическим исследованиям, доверие к сообщениям саг пошатнулось, вплоть до гиперкритического отношения к их материалу[46]. Во второй половине столетия скандинавские историки были склонны относить многие сведения саг преимущественно ко времени их записи. Однако неуклонные успехи археологии и многих специальных исторических дисциплин заставили скептиков усомниться в своей правоте. Подтверждены целые пласты информации, содержащейся не только в сагах, но и в высказываниях о скандинавах Тацита, сделанных за сотни лет до саг, к тому же людьми совсем иного мира.

      М.И. Стеблин-Каменский пришел к заключению о «синкретической правде» саг: слиянию в них правды исторической и художественной вследствие особого психологического свойства скандинавов – и авторов, и слушателей саг, – которые стремились к точному описанию действительности. Ученый имел для такого вывода известные основания: ведь для исландца не было большего греха, чем умышленное искажение правды. Особенно достоверными считались – как бы по определению – рассказы очевидцев. Стремление к правде факта, свойственное тогдашним скандинавам, – явление психологического характера, и его важно понять и оценить: ведь им определялись мотивы поведения авторов и рассказчиков саг. Но неумышленные искажения были возможны и наверняка имели место при неоднократных пересказах саг. К тому же не исключено, что творцы письменного текста, работавшие уже в иную эпоху, не были столь корректными в отношении к правде и вымыслу.

      В «Саге об Ингваре Путешественнике», записанной не ранее ХIII в., упоминается некий Ицлейв, который утверждал, что слышал сагу об Ингваре от какого-то купца, который, по его словам, «взял» сагу при дворе конунга Свитьода, т. е. государя свеев. В другом месте говорится, что «Глум взял [сагу] от своего отца» Скачать книгу


<p>46</p>

Дж. Йоханессон вообще считает все сведения саг вымыслом (Johanesson, 1974).