LITMIR.BIZ

В названии книги Владимира Гандельсмана «Запасные книжки» заключён двойной смысл: это записные книжки, не претендующие на что-то большее, и какие-то отрывки, которые сделаны как бы про запас, на тот случай, если автор уделит им более пристальное внимание и развернёт в некое пространное повествование. Записи двух первых частей («Чередования» и «Человек отрывков») этого случая не удостоились. Название третьей части – «Эссе» – говорит само за себя: это нечто не фрагментарное, но вполне завершённое. Истоки «запасного» жанра уходят в глубь веков. Это «Аттические ночи» Геллия (выписки из сочинений предшественников и комментарии к ним), это «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон (внезапные воспоминания, мысли, бытовые сценки), это Монтень (бесконечные цитаты и раздумья о природе человеческого духа) и т. д. Ну и, конечно, Достоевский, Толстой, Чехов, Ахматова, Платонов, Эрдман, Цветаева, Олеша, Ерофеев, Довлатов… Нескончаемый, но и не окончательный список.

Подробнее

«Книга Герцогини» Фаины Гримберг (Гаврилиной), поэта, прозаика, драматурга, – это в одно и то же время исторический роман, сказочная утопия, путешествие во времени, философский трактат; странный мир, сочетающий в себе серьёзность и занимательность.

Подробнее

В новой книге Евгения Брейдо собраны исторические рассказы и повести. Время действия: XVIII-й – начало XIX-го века, а также совсем немного XX-го. Место действия: Россия, Франция, США и поля некоторых европейских сражений. «Петр дал нам бытие, а Екатерина душу» – в этом сумароковском стихе уместился, пожалуй, весь русский XVIII-й век. Век очень театральный, и его главные герои – сотканный из противоречий Петр, блистательная Екатерина, «великолепный князь Тавриды» Потемкин, один за другим появляются на страницах книги. Особое место в ней занимает наполеоновская эпоха, взлеты и падения императора. Наполеон предстает совсем иным, чем в романах Толстого и Достоевского. Стендаль писал: «Правил тиран, но произвола было мало». Хотя споры о том, кто он, чего в нем больше – зла или добра, вряд ли когда-нибудь утихнут. Книга будет интересна всем, кто любит историю и литературу.

Подробнее

Поздний дебют московского поэта Богдана Агриса (р. 1973) позволил ему находиться одновременно в двух поколениях поэтов и не быть ни с теми, ни с другими. Мастерски овладев техникой традиционного письма, он нашел возможность преобразовать его во что-то иное, в свое – если хотите, в насущное. Он звучит не так, как его сверстники, начинающие в 90-е годы. Опыт двух десятилетий вслушивания в живую поэтическую речь привел его к постоянному эксперименту и смене пластики. Его первая книга «Дальний полустанок» была замечена и высоко оценена читающей публикой. По нынешним временам – чудо. Вторая книга, по мнению автора, написана принципиально другим языком. По словам Валерия Шубинского, «именно в последних стихах Агрис становится очень современен, не потому что приспосабливается к современности, а потому, что создает ее новую (собственную) версию».

Подробнее

Рассказы Владимира Гуги обладают всеми необходимыми качествами современной прозы. Лаконичность, чёткость формулировок, ошарашивающая непредсказуемость сюжета. Мягкий юмор, которым пронизана эта книга, придаёт ей ещё большее очарование. События происходят в недавнем советском прошлом и эклектичной современности. После прочтения лёгких на первый взгляд историй остаётся ощущение, что ты вернулся из метафизических глубин. Хармс, Зощенко, Мамлеев? – вопрошает литературный обозреватель Михаил Визель, и сам отвечает: говорить, что Владимир Гуга продолжает их традицию, слишком нескромно, но он явно движется проложенными ими путями.

Подробнее

Новая книга стихов Сергея Ивкина расположена в литературном пространстве, зачерпывающем одним краем Серебряный век русской поэзии и обэриутов, а другим – стремящемся к новой, ещё неопознанной, речи. Широкий диапазон ритмов и интонаций работают на голос автора, сохраняя его уникальность и узнаваемость. По словам Ольги Баллы «говорящий изнутри этих стихов имеет дело с обыденной катастрофой: с концом хорошо обжитого мира, с крушением его, происходящим на всех уровнях, от человеческих до космических». Сергей Ивкин – лауреат Первого Санкт-Петербургского конкурса им. И. А. Бродского (2014), премии MyPrize (2018), конкурса переводчиков «Военный дневник» (2020) и др., один из редакторов международного журнала поэзии «Плавучий мост».

Подробнее

Андрей Полонский – поэт, рассказчик, эссеист. Родился в Москве. На рубеже веков жил в Ялте. С 2014 года – в Санкт-Петербурге. Один из основателей Общества Вольных Кастоправов. Автор восьми книг стихов и четырех книг прозы. Публиковался в периодических изданиях, тексты переводились на многие европейские (и не только) языки. Любимое место: здесь. Любимое время: сейчас.

Подробнее

«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» – за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот – появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман – автобиографичен. Действие происходит в 90-е годы прошлого века в Нью-Йорке. Героями книги наряду с Бродским стали Эрнст Неизвестный, Сергей Курёхин, Андрей Битов, Алексей Парщиков, Евгений Евтушенко, Дмитрий Пригов, Аркадий Драгомощенко, Елена Шварц, Татьяна Толстая, Петр Вайль, Александр Генис и другие известные люди.

Подробнее

Книга Майи Шереметевой называется «Рентген крыла». По рентгену становится понятно, может крыло лететь, или не может, однако же нормальному человеку непостижимо даже про здоровое крыло – почему оно поднимает в полёт – птицу ли, самолёт? Собственно, примерно такое же ощущение возникает, когда читаешь стихи – почему они стихи – почему они тоже летят или повергают в полёт?.. У разных стихов Майи Шереметевой очень разные точки отсчёта – и этими точками оказываются целые миры – Велимир Хлебников, буддийские мантры, сибирские слова и топография; всё это причудливо переплетается, и получается, что хранителем самого важного оказывается нечто, включающее в себя несопоставимые понятия, несходимые между собой изначально, но совпадаемые по звуку или смыслу – индуистская богиня, хранящая не самую известную сибирскую реку, восточные голодные духи в воздухе ленинградской блокады. Человек и природа, детство и – нет, не взрослость, и не зрелость, а особое над-состояние, чистое как незамутнённый детский взгляд на мир, и непостижимое, как вся реальность – едины. То же про жизнь и смерть (в книгу входят стихи памяти брата и матери, в них реальность отзеркаливается особым образом – шахматные фигуры ходят в обратном направлении, я – это уже не я, а эхо). Стихи Майи Шереметевой – ещё и голосовые, очень важно звучание – фоника, ритм, интонация; передать это на письме очень трудно, книга всего лишь партитура, но созвучия обусловлены смыслом, а не тянут его за собой… Пожалуй, единственная в современной русской поэзии книга, в которой уместны и заумь, и стихи о розе. Но при всём при этом – ясное письмо для вдумчивых ценителей поэзии, способных прожить вместе с автором жизнь как лабиринт / калейдоскоп сменяющихся смыслов. Одно (слово – кусочек слова / стихотворение – часть книги) работает на другое, всё сцеплено, поддерживается и предельно уплотнено, а если не вдаваться в технику стиха, то просто получается нечто, завораживающее с разных сторон. Повергает в полёт…

Подробнее

Чарльз Бернстин (р. 1950) – один из самых читаемых и популярных современных американских поэтов. Автор более сорока книг, в том числе 4 сборников эссе и двадцати поэтических, Бернстин в 2019 году был удостоен едва ли не самой престижной американской поэтической премии – Боллингеновской за книгу «Почти/Промазал» (Near Miss) и за вклад в поэзию. Бернстин – один из основателей направления «языковой поэзии» («L=A=N=G=U=A=G=E»). Основное оружие Чарльза Бернстина – язык, острый как бритва. Однако он не только полагается на свое оружие, но и не доверяет ему, пытаясь выйти за его пределы. Языковая поэзия ищет истину, восстанавливая корни и значения слов, даже сдвигая или деформируя их смысл совершенно в духе Хлебникова. Пытаясь «переосмыслить возможности восприятия через материальное восприятие языка», Бернстин переосмысливает экзистенциализм, чтобы придать смысл и творчеству, и бытию.

Подробнее