LITMIR.BIZ

Скачать книгу

бы ты, как я вчера, выпил четыре бутылки на брата, ты бы забыл, где ты лежишь. Постой, сейчас вспомню!

      Петрицкий пошел за перегородку и лег на свою кровать.

      – Стой! Так я лежал, так он стоял. Да-да-да-да… Вот оно! – и Петрицкий вынул письмо из-под матраца, куда он запрятал его.

      Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, – письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.

      Квартира Вронского всегда была притоном всех офицеров.

      – Куда?

      – Нужно, в Петергоф.

      – А лошадь пришла из Царского?

      – Пришла, да я не видал еще.

      – Говорят, Махотина Гладиатор захромал.

      – Вздор! Только как вы по этой грязи поскачете? – сказал другой.

      – Вот мои спасители! – закричал, увидав вошедших, Петрицкий, пред которым стоял денщик с водкой и соленым огурцом на подносе. – Вот Яшвин велит пить, чтоб освежиться.

      – Ну, уж вы нам задали вчера, – сказал один из пришедших, – всю ночь не давали спать.

      – Нет, каково мы окончили! – рассказывал Петрицкий. – Волков залез на крышу и говорит, что ему грустно. Я говорю: давай музыку, погребальный марш! Он так и заснул на крыше под погребальный марш.

      – Выпей, выпей водки непременно, а потом сельтерской воды и много лимона, – говорил Яшвин, стоя над Петрицким, как мать, заставляющая ребенка принимать лекарство, – а потом уж шампанского немножечко, – так, бутылочку.

      – Вот это умно. Постой, Вронский, выпьем.

      – Нет, прощайте, господа, нынче я не пью.

      – Что ж, потяжелеешь? Ну, так мы одни. Давай сельтерской воды и лимона.

      – Вронский! – закричал кто-то, когда он уж выходил в сени.

      – Что?

      – Ты бы волоса обстриг, а то они у тебя тяжелы, особенно на лысине.

      Вронский действительно преждевременно начинал плешиветь. Он весело засмеялся, показывая свои сплошные зубы и, надвинув фуражку на лысину, вышел и сел в коляску.

      – В конюшню! – сказал он и достал было письма, чтобы прочесть их, но потом раздумал, чтобы не развлекаться до осмотра лошади. – «Потом»!…

      XXI.

      Временная конюшня, балаган из досок, была построена подле самого гипподрома, и туда вчера должна была быть приведена его лошадь. Он еще не видал ее. В эти последние дни он сам не ездил на проездку, а поручил тренеру и теперь решительно не знал, в каком состоянии пришла и была его лошадь. Едва он вышел из коляски, как конюх его (грум), так называемый мальчик, узнав еще издалека его коляску, вызвал тренера. Сухой Англичанин в высоких сапогах и в короткой жакетке, с клочком волос, оставленным только под подбородком, неумелою походкой жокеев, растопыривая локти и раскачиваясь, вышел навстречу.

      – Ну что Фру-Фру? – спросил Вронский по-английски.

      – All right, sir – все исправно, сударь, –

Скачать книгу