LITMIR.BIZ

      Действительно, свечи каштанов

      похожи на свечи, дружок.

      И вечер, как очи шайтанов,

      предательски ярок и жёлт.

      А всё, что пыталось случиться,

      вплывает в оконный проём.

      И пеплом Клааса стучится

      в двухкамерном сердце твоём.

      И плачет оно, и трепещет,

      и будто бы ходит внутри.

      Сдавай на хранение вещи

      и камеры плотно запри.

      Запри, чтоб не вырвался вирус,

      стремительный вирус стыда.

      И ключик захватанный выбрось.

      И не обольщайся, когда

      придут бутафоры метафор

      и вылепят ловкий пейзаж:

      клубящийся облачный табор,

      каштаны, сносящие баш…

      На Осипа бледной эмали,

      под музыку в Летнем саду,

      поймают тебя, как поймали

      философа Сковороду,

      нащупав пульсацию камер,

      чтоб хлынуть в ближайшую щель…

      Так пой же не дерево – камень,

      а лучше не пой вообще.

      Когда падёт ерусалимский лев,

      исполосован римскими орлами,

      и ты получишь волчий свой билет

      и станешь чем-то вроде быстрой лани,

      бегущей в гетто; ни тебе клыков,

      ни яда, ни изогнутых когтей, лишь

      клубящаяся Тора облаков,

      которую как мягко ни постелешь —

      наутро просыпаться в синяках,

      но сам же знаешь, и в такое утро

      лев на востоке вспыхивает, будто

      до времени витает в облаках.

      Вот летит на цапле святой хасид.

      А на нём горит золотой талит.

      А сама та цапля как снег бела.

      И бежит по улицам детвора.

      Все кричат: смотрите, летит хасид!

      Зажигают свечи, пришёл шаббат.

      А в вечернем небе звонарь стоит

      и со всею силою бьёт в набат.

      Как хорош он, Господи, твой народ,

      озарённый огненной Шехиной,

      под цветущим деревом Сефирот

      то живой, то мёртвый он, то живой.

      Где-то на Волыни петух закричит на идиш,

      что пора вставать, и потянется в ешиву

      длинный ряд теней, только ты ничего не видишь,

      потому что время давно расползлось по шву.

      И прорехи в нём залатать петушиным криком

      невозможно, сказал бы рабби, не будь он мёртв.

      И несёт в кувшине радужный призрак Ривки

      молоко и мёд.

      Жизнь ещё кипит в большом самоваре смерти.

      И сквозь потолок уносится в небо «Шма».

      И приходят люди, в которых страдает Вертер.

      А дыра в затылке тем ведь и хороша,

      что теряешь трупы близких своих из виду.

      Ров завален с верхом, листья кружат над ним…

      Но чем ближе к югу траурный клин хасидов,

      тем неотвратимей синий Ерусалим.

      Иосиф

Скачать книгу