LITMIR.BIZ

Скачать книгу

но почему-то скромно умолчал о не менее характерной школе, существовавшей в Литинституте, хотя и в безымянном виде. Эта школа (или литературное направление) включала имена (назову в порядке алфавита; если в одном либо в двух случаях ошибусь – поправь меня): Агранович, Кауфман, Коган, Кронгауз[47], Кульчицкий, Львовский, Наровчатов, Немировский[48], Слуцкий. (Воркунова – мистификация[49]).

      К этим именам (кого-то я, вероятно, упустил) присоединился Глазков после изгнания из МГПИ.

      Поэты были разные (как всегда и во всех внешне объединенных группах), но интересно, что именно в литинститутской предвоенной литгруппе, несмотря на декларируемую платформу «Маяковский – Сельвинский», возникла тяга к пушкинской традиции в стихах Павла Когана, твоих и, может быть, Львовского и Немировского…

      Возврат к Пушкину – это возврат не назад, а вперед. С чем тебя и поздравляю!

      Поэтому и баллады твои – прелестные и остроумные – не архаика, а классическое новаторство.

      Небывалисты и литинститутцы (назовем так вашу группу; о ней, кстати, я немного пишу в воспоминаниях о Глазкове) представляли, что ли, «новую волну» в поэзии конца 30-х – начала 40-х гг.

      Две эти «школы» объединяло одно: отталкивание от безликой казенщины в поэзии, прочно утвердившейся в 30-е гг.

      Все названные поэты имели свои физиономии и отстаивали свои индивидуальности в годы, когда выделяться было смерти подобно…

      Наиболее «физиономичным» среди нас был Глазков. Печальный парадокс в том, что вслед за Маяковским, наступившим на горло собственной песне, наиболее физиономичный поэт оказался от своей физиономии, решив, что так ему будет легче жить, и стал публиковать трафареты и пустяки – публикации ради публикации…

      Наши группы поредели после войны: уцелевшие частью не оправдали творческих надежд. Выросли и получили признание – Слуцкий и ты.

      Теперь – почти официально – спрашиваю тебя как представителя лиц по творческому наследию Бориса: написать ли мне воспоминания о Борисе Слуцком?

      На твоем вечере подумал: а ведь ты – последний из могикан литинститутской школы предвоенных лет!

      Могиканин…

      Мог ли Каин?

      Мог! И – Каин?!

      Мог. Не Каин.

      Спектр смыслов, относящийся ко многим нам. К тебе – четвертый смысл.

      Будь здоров и вдохновен!

      Твой Юлиан

      P. S. Шлю стихотворение, которое любил Слуцкий.

Пушкин

      Пушкин, русский эфиоп!

      Мы с тобой отчасти схожи,

      Хоть совсем различны рожи

      И пути дорог и троп;

      Рос известным ты повесой,

      Рано занялся поэзией.

      Пред тобой я остолоп,

      Пушкин: русский эфиоп.

      Был горячего ты нрава,

      И тебя пригрела слава,

      А меня – по шее хлоп…

      Пушкин – русский эфиоп!

      Глаз стихом колол не раз ты;

      Не был я такой зубастый,

      Не вгонял врагов в озноб,

      Пушкин, русский эфиоп!

      Но и я писал по чести,

      Без

Скачать книгу