LITMIR.BIZ

Скачать книгу

встарь, что перебежчики – разные. Понятная вещь, то же, в одинаковой степени касается нас. Полностью, во всем одинаковых не будет в грядущем. Неодинаковость живого и мертвого – пример постоянства, на котором стоит само существование мира.

      Тихвинец, с его поведением в заневской земле, странным для крестьянина, Парки – единичный пример всяческой борьбы за свое. Глянем на себя нелукаво – и сказанное тут же дойдет.

      Мало ли на свете бродяг, скитальцев – добывателей счастья одаль от родной стороны? Уйма, вещевал губернатор; дескать, таковых ни в тюрьму не пересажаешь – мала, ни же нипочем не получится приставить к сохе – что, с небокоптителей взять?

      Также, не сумел отличиться, в смысле умножения благ Стрелка, бургомистров толмач, в прошлом – перебежчик; с водки на квас перебивался. Беженцы де, рек губернатор (главы 27, 29), что, думается сущая правда-истина – и были, и будут. В течение трех десятилетий, по установлении мира[11] каких только там, в штаде в седую старину ни знавали приходцев соискателей счастья: от движимых надеждой на лучшее, несчастных людей до закоренелых убийц; Нюен, расширяясь вбирал даже иноземных преступников, людское одонье. Кое-кто, на сотню один, впрочем выбирались наверх).

19

      Тем временем, денька через два после происшедшего с Паркою на охтинском устье – в Канцах, за Невою, в судилище – в просторном дому старосты Мелкуева, Туйвы, жившего в верховьях реки под вечер собрался народ:

      Подошли чинный, с брюшком Тихонко, прозванием Ламбин, беспашенный крестьянин, бобыль по имени Первуша Рягоев, сподобившийся клички Воняй, чуточку болезненный с виду – желтоватый лицом, низенького роста жилец Ладвы Старой (за выгоном, поближе к погосту – нарицаемой, также местными Огладвой Галузинскою), именем Прохор, в жительниках – Проша Сморчок; вслед Прохору явился приятель вахнина, Мелкуева – старосты – Афонюшко Ряполов, на прозвище Князь. Далее пришел, заглянув наскоро прищуренным оком в слюдяное окошко невдали от крыльца свойственник хозяина дома Ворошил Козодавлев; «Хитрый мужичок: не присядет – а, поди-ко ж, нагадит!» – баяли о нем кое-кто жители соседних домов, злые на язык поселяне, впрочем за глаза. Наконец, прибыл некогда покинувший родину, считалось в кругу местных, чтобы жить в Агалатове, на Старой Огладве русич коробейник Галуза.

      Туйво на подворье один, знали мужики сотоварищи: жена умерла, дети кто куды разбежались, не подав о себе ни самомалейших вестей; может подалися к москвитинам, вещали в домах.

      Тут-то и пошел разгораться надобный как хлеб разговор, тот, из-за которого втай, по одному собрались:

      «О, Мои Палештины! Не раздумал назад? – молвил с появлением Федьки, пришлому хозяин избы, вахнин Агалатова, староста – Мелкуев. – Почнем, – сборищу. – Чего-й-то, мил-друг – так, без короба? с одною лопатой. Заходи, заходи. Всё перекопал, землетрудник на своих палештинах? И чего ковырять? Ну. Перелопатил – посей. Прибыль: ни одной новгородки, ломаной. Работал, копач? Трогаем? Ну как, вездеход?»

      Князь

Скачать книгу