Скачать книгу

дни, отметим, что даже простое сравнение лиц сытых и голодных людей вызывало стойкое чувство раздражения у блокадников. «Большего неравенства, чем сейчас, нарочно не придумаешь, оно ярко написано на лицах… когда рядом видишь жуткую коричневую маску дистрофика-служащего, питающегося по убогой второй категории, и цветущее лицо какой-нибудь начальственной личности или „девушки из столовой"», – отмечала в дневнике И.Д. Зеленская[462].

      По этой записи видно, что лица не столько сравнивались, сколько нарочито, посредством особых, почти что художественных приемов, «отталкивались» друг от друга, приобретали заостренные полярные характеристики. Маска жуткая, категория убогая – нейтральной обрисовки портретов блокадников и обстоятельств их быта нет. Не сказано ведь просто – «девушка», но именно «девушка из столовой» – намек на то, за чей счет ей удалось так хорошо выглядеть в «смертное время».

      Сытых, нарядных молодых женщин со «здоровыми лицами и движениями» увидел и B.C. Люблинский: «Где они были всю зиму и раннюю весну? Что это – только разжившиеся сотрудники учреждений народного питания или подруги воинов или супруги крупных директоров и спецов не эвакуированных предприятий, зимой «не вылезавшие» из своих квартир»[463]. Читая эти записи, видишь, что блокадники не могли пройти мимо здорового (по меркам того времени) человека, не обратив на него внимания, не возмущаясь, не строя догадки о том, на чем основано его благополучие[464]. Не возникает, например, мысли о том, что ценный специалист мог по справедливости высоко оплачиваться, что пост директора требует тяжелых нагрузок, что «здоровый вид» могли иметь приезжие, командированные в город. Подозрения вызывает сослуживец, угостивший тремя пряниками[465] – откуда они у него и почему он так щедр, если получивший его подарок испытывает сильный голод? Другая блокадница, передавая спустя годы бытовавшие в 1941 г. слухи о причинах пожара на Бадаевских складах, считала, что «там крали все, что можно, а затем подожгли»[466].

      Человек, не отмеченный печатью блокадных ужасов, мог подозреваться в совершении самых отвратительных поступков. В переданной Ольгой Берггольц во второй (незаконченной) части «Дневных звезд» сцене появления цветущей молодой девушки в бане среди изможденных блокадниц, это отмечено особенно ярко: «Неслось тихое шипение отвращения, презрения, негодования, чуть ли не каждая женщина, взглянув на нее, шептала:

      – Б…, б…, б…

      – Спала с каким-нибудь заведующим, а он воровал…

      – Наверное, сама воровала, крала.

      – Детей, нас обворовывала»[467].

      Здесь происходит не только нарастание накала обвинений. Мы видим и переход (почти мгновенный) от смутных подозрений «к категоричным утверждениям. Подчеркнут и самый постыдный, омерзительный способ наживы – за счет детей. Ниже человек не может пасть – и это оскорбление равносильно унижению, которое почувствовали утратившие даже проблески былой красоты истощенные

Скачать книгу


<p>462</p>

Зеленская И.Д. Дневник. 9 октября 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 15. Л. 102 об. – 103.

<p>463</p>

B.C. Люблинский – А.Д. Люблинской. 6 мая 1942 г. // Публичная библиотека в годы войны. С. 230.

<p>464</p>

См. интервью с А.Г. Усановой: «…Идешь по улице – смотришь белый платок, шерстяной, накрашенные губы… ну торгашка, конечно, воровали они все же» (Нестор. 2003. № 6. С. 251).

<p>465</p>

Самарин П. М. Дневник. 8 января 1942 г.: РДФ ГММОБЛ. On. 1. Д. 338. Л. 79.

<p>466</p>

Безобразова А.М. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней.

<p>467</p>

Берггольц О. Встреча. С. 239–240.