Скачать книгу

«Невозможного», путь страданий которого эксплицитно принижает страсти Христовы и «научно» подтверждает существование манихейского бога света, можно понимать в этом контексте как пророка света и основателя религии, как Мани. Ганс Блюменберг тоже сводил универсальную коннотацию понятия света как абсолютной метафоры истины к дуалистическому пониманию мира333. Борьба между абсолютными метафорами изначальной тьмы и царства света образует основной сюжет «манихейской драмы света»334.

      Библейская история сотворения мира – это череда из десяти перформативных речевых актов, выступающих как акты творения, в дальнейшем монотеистический бог как протагонист истории сотворения принимает на себя роль наблюдателя и коммуницирует с человеком, своим созданием335. Миф христианского монотеизма о творении открывает сложную медийно-семантическую интеракцию оптических и акустических метафорических рядов, как об этом пишет Ганс Блюменберг: «Если для греческого мышления „слышание“ – индифферентное по отношению к истине и первоначально необязательное посредничество, – δόξα как высказывание, требующее подтверждения „видением“, то в ветхозаветной литературе и идущем от нее мировоззрении „видение“ всегда предопределено „cлышанием“, ставится последним под вопрос или преодолевается. Сотворенное учреждается в звучащем слове, и слово всегда предшествует ему»336.

      Если закрепление в мире монотеизма зиждется на однократном акте различения между светом и тьмой в прямой речи («Да будет свет»), то бог света дуалистического мифа творения в манихействе постоянно вовлечен в борьбу за удержание творения (новотворение) и манифестирует себя не в акустических речевых актах, а в световых явлениях: манихейство в принципе – «оптическая» религия337.

      Вогулов воплощает оба состояния дуализма: он в одном лице – бог-творец, носитель света и разрушитель универсума, сатана сознания338. Характерно, что в тексте рассказа «Сатана мысли» нет прямой речи инженера Вогулова – правда, его чувственные впечатления воссоздаются в акустических метафорах339, но его творение постоянно выражается в области оптического: в ультрасвете или в созданной им модели универсума, необходимой для разрушения и новотворения вселенной. Как в «Невозможном», здесь манихейская мифопоэтика функционирует как завязка научно-поэтической динамизации сюжета.

      Через год опытов и размышлений он эту универсальную и последнюю задачу человечества решил, при помощи, конечно, всего человечества. Он нашел тот эллипсис, ту строгую форму, в которой заключена наша вселенная. Он всегда думал, что вселенная строго ограничена, имеет пределы и концы, точную форму – и только потому имеет сопротивление, то есть реально существует. Сопротивление есть первый и важнейший признак реальности вещи. А сопротивляется только то, что имеет форму. Рассуждения

Скачать книгу


<p>333</p>

Blumenberg H. Licht als Metapher der Wahrheit. Im Vorfeld der philosophischen Begriffsbildung // Blumenberg H. Ästhetische und metaphorologische Schriften. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2001. S. 139–171.

<p>334</p>

Woschitz K. Das manichäische Urdrama. S. 15, 54.

<p>335</p>

Luhmann N. Die Religion der Gesellschaft. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2002. S. 133–134. Луман в «Религии общества» вводит отношение между богом и сатаной как наблюдение второго порядка (сатана как наблюдатель наблюдения бога), сатана соучаствует в «сотворении бога». – Ibid. S. 167.

<p>336</p>

Blumenberg H. Licht als Metapher. S. 161.

<p>337</p>

Woschitz K. Das manichäische Urdrama. S. 167.

<p>338</p>

Антропософская актуализация манихейства понимает «светоносного» Люцифера как противника Аримана. Более того, «сатана сознания» Люцифер как покровитель религиозного и естественно-научного познания образует фигуру основания антропософского мифа, как она была воспроизведена в 1903 году Рудольфом Штайнером в первом номере его журнала «Люцифер», стоявшего у истоков антропософского движения. – Steiner R. Lucifer // Lucifer. 1903. Bd. 1. S. 19–33.

<p>339</p>

«Вогулов гнулся над чертежами и цифрами, окруженными аппаратами радиосвязи. <…> Иногда Вогулов поднимался и ходил по своему кабинету, по буграм толстой бумаги и кальки, и пел, чтобы опомниться, рабочие песни – других он не знал. <…> Вогулов садился опять к столу и аппаратам, связывающим его со всем миром, и рассчитывал, писал, отдавался скачке мысли и кричал в аппараты…». – Платонов А. Сатана мысли. C. 200.