LITMIR.BIZ

      Прощальную дает гастроль

      король сезона август,

      как нота соль звучит пароль

      для словарей и азбук,

      до слова ель моток недель

      нам размотать придется,

      когда на Рождество метель

      заплачет-засмеется,

      когда припомнится нам тот,

      кого забыть не в силах,

      кто ель, форель и жизни ход

      зарифмовал спесиво,

      скрестив Моцарта с муравьем,

      любовь упрятал в подпол,

      багаж подпольный сдал внаем

      и звякнул в медный колокол.

      И колокольчики в миру

      ответно заиграли,

      такую чудную игру

      затеял этот парень.

      Мы не откроем тайный шифр,

      секрета не откроем,

      наборы букв, наборы цифр,

      как в грядку, в ритм зароем,

      а что из них произрастет —

      сто лет спустя услышим,

      и снова на сто лет вперед

      письмо, как стих, напишем.

      Эти рисунки келейные,

      чувством пылая и цветом,

      знаками, ликами, клеймами

      врезаны в тьму пред рассветом.

      Дара каменья бесценные

      ночь ограняет промысленно,

      и сочиненья каменами

      строк изукрашены смыслами.

      Краска милуется с краскою,

      линия с линией в связи,

      дело не нитками – сказками

      шито без всяких экстази.

      Блещут, как вещие вещи,

      сепия, охра и кобальт, —

      штуки выходят из пещи

      самой таинственной пробы.

      Луна стоит высоко,

      а я лежу низко,

      она – мое око,

      я – ее записка,

      она ослепляет,

      меня меж строк читая,

      лунатических лунок стая

      в глазу моем тает.

      После скажут:

      слепой текст.

      А потом завопил комар,

      но не просто так,

      как дурак,

      а у старухи

      в ухе,

      старуха долго махала рукой:

      что ж ты навязчивый какой?

      А комар продолжал злиться,

      потому что не мог излиться

      из уха,

      которым владела старуха,

      и то была не потеря слуха,

      а хуже всякого злого духа,

      поскольку не комар кровососил,

      а кровоизлияла старуха.

      Я в минуту написала этот шедевр,

      едва догадалась, какой предстоит маневр:

      не терять до конца

      ни слуха, ни вкуса, ни лица.