Скачать книгу

и такой, моя Россия,

      Ты всех краев дороже мне.

      Итак, здесь России «окаянной» вовсе не противопоставляется Святая Россия, а в самой грешной России видится некая притягательность, зерно, благодаря которому даже в греховных проявлениях России содержится что-то особое, какой-то скрытый выход или уровень, делающий любые формы ее бытия тайно драгоценными... Конечно, это стихотворение может пониматься и в том смысле, что ничто внешне негативное не в состоянии осквернить или изменить высшую суть России (но при этом, более простом понимании «окаянная» Россия уже как бы оправдана из-за высшей России).

      Другая интерпретация: «окаянная» Россия является просто негативной, черной тенью высшей России, неизбежной платой за нее.

      Таким образом, рассматривая лишь часть русской литературы, мы можем заключить, что русская литература учит русских быть русскими, что она фактически имеет для нас священный характер, ибо в ней отражены важнейшие, глубинные, тайные, имеющие огромное значение для будущего планы нашего бытия.

      Эта сакральность (для национальной жизни) русской литературы имеет фундаментальное значение, тем более наша литература некими внутренними нитями связана с душой Древней Руси...

      Всепроникающая интуиция, подкрепленная глубокими исследованиями, позволяет видеть некую многозначительную отстраненность внутреннего бытия Древней Руси, как от Византии, так и от Запада. Разумеется, поздно вышедшая на сцену истории Древняя Русь должна была что-то заимствовать, преломляя по-своему «чужое» и превращая его в свое. И, оставаясь внутри себя самобытной, она ожидала (и ожидает в лице России) своего высшего мистического часа.

      Изначально она жила только своим. Отсюда эта внутренняя отстраненность Древней Руси и России вообще от всякого исторически ограниченного бытия (и от Византии, и от латинского мира), что бы с ней ни происходило, какие бы одежды она ни надевала, какие бы силы ею ни правили, внутри она оставалась сама собой[11].

      В своей колдовской глубине, в своей загадочности, в своей последней невыразимой экзистенции она, Россия, принадлежит только себе. Ее отстраненность – знак ее высшего предназначения. Россия не захотела стать продолжением греко-латинской цивилизации, ее сущность находится даже по ту сторону синтеза Востока и Запада (хотя ее связь с Востоком глубже), ибо все подобное составляет лишь более или менее относительные уровни ее исторического бытия. Ее отстраненность и в то же время всечеловечность (христианское мессианство, восточный аспект России, синтез Востока и Запада, евразийство, «шестая цивилизация») таинственным образом соединяются в ней. Но отстраненность в конечном итоге дает возможность будущего пути для нее, не связанного с ограниченностью этого мира, даже в его высших возможностях.

      ...«И в тайне ты почиешь, Русь», – и современная русская литература, и Древняя Русь, и Московская Русь связаны одной священной нитью[12]. И бесчисленные алмазы московских цариц, томившихся под их тяжестью, – лишь символы русского будущего, этой ноши, еще не реализовавшей

Скачать книгу


<p>11</p>

Кстати, Чаадаев благодаря своей философской интуиции подметил некое несоответствие между мировой историей, особенно западной, и нашей, русской. Это заставило его сделать негативный вывод относительно России и русской истории. В этом явно сказалась ограниченность его метафизического дара. Кроме того, его, видимо, попросту пугала загадочность русского бытия и невместимость России в мир. Он не понимал того, что на каком-то уровне это «несоответствие», «невместимость» говорят о величайшем метафизическом предназначении России, о том, что на своем высшем уровне русская идея вообще выходит за пределы этого мира и тем более истории как таковой.

С другой стороны, Пушкин и славянофилы, указывая Чаадаеву на величие русской истории и ее «вместимость» в мировую, были совершенно правы. Потому что, на известном уровне, это действительно так. Чаадаев был слеп в этом отношении. Но, главное, спор шел о совершенно разных уровнях. На определенном уровне идея России выходит за пределы истории человечества, с ее ограниченностью, и Россия действительно как бы «выпадает» из истории (что и подметил Чаадаев, но сделал из этого неверные, негативные выводы, не поняв характера этого «выпадения»). Но на другом уровне Россия вполне вписывается в историю этого человечества. Более того, мессианские идеи, например, вера, что Россия с ее глубинно-великим православием как бы завершает (или завершит) историю христианской Европы, – вполне понятна и укладывается в этот уровень. Эти два уровня («невместимость» и «всечеловечность») не отрицают друг друга, а совмещаются (по принципу дополнительности). Как уже неоднократно подчеркивалось, внешне противоречивые уровни сущности России на самом деле сосуществуют.

<p>12</p>

Желательно отметить, хотя это и не относится к теме данной работы, коренное отличие между патриотическим мировоззрением, неотделимым от русской культуры, и мировоззрением националистическим. Эти два мировоззрения отличаются друг от друга вовсе не степенью любви к Родине, а ее характером и направленностью. Патриотическое мировоззрение, до какой бы степени оно ни было самобытно и глубоко, абсолютно совместимо с любовью и уважением к другим народам. Суть националистического мировоззрения – отнюдь не в любви к Родине, а в первую очередь в желании доминировать над другими народами. России глубоко чужд национализм; уважение к другим народам и даже жертвенность – вот черты русской нации. Вспомним, например, какой чисто духовный, лишенный политических амбиций характер носила любовь к России у знаменитого славянофила Хомякова, любовь, основанная на православном миропонимании (стихотворение «России»).