Скачать книгу

мглой небеса.

      Горели засохшие травы,

      Крутился безветренный зной,

      И в воздухе душном отравы

      Текли раскаленной волной.

      А там, в недоступной лазури,

      Воздушный дрожал океан –

      Играли грядущие бури,

      Громовый рыдал ураган.

      И встали кровавые зори

      Над пламенным сердцем земли.

      И реки студеного горя

      По жаркой земле потекли[185].

      Если Зайцев тонко сочетает разработку мотивов «Обезьяны» (ср. «громовый рыдал ураган» и «хор… ветров и сфер» у Ходасевича) с романтической интонацией «Воздушного корабля», то приуроченные к двадцатилетней годовщине войны стихи ленинградского поэта Николая Брауна (автора круга «Островитян», в юности участника гумилевской студии и завсегдатая салона Наппельбаумов)[186] уже ограничиваются перебором штампов: заканчивает Браун, по-ходасевичевски, строкой «Так началась война»[187]. Типичен даже синтаксис первой строфы Брауна – вереница коротких простых предложений (ср. зачины Ахматовой: «Пахнет гарью. Четыре недели / Торф сухой по болотам горит», Вяч. Иванова: «Злак высох. Молкнул гром желанный» и Ходасевича: «Была жара. Леса горели. Нудно / Тянулось время»)[188]:

      Напрасно влаги жаждала земля.

      Хлеба горели. Подсыхали травы.

      Гремели тракты, в небеса пыля.

      Скупые росы капали утрами.

      И солнце жгло сквозь дым лесных пожаров.

      (Их зарева играли по ночам.)

      Был воздух желт и отдавал угаром,

      И птицы камнем падали к ручьям.

      И крик их был отрывист и тревожен.

      В полях предгрозьем пахла тишина.

      И в эти дни, на вымысел похоже,

      Входило слово черное: война…[189]

      Хотя засуха и пожары 1914 года, сыгравшие столь важную роль в русском Augusterlebnis, и впрямь оказались исключительно сильными (только казенного леса выгорело 428 тысяч десятин[190]), стоит подчеркнуть, что опыт апокалиптической интерпретации этого традиционного для России бедствия[191] уже был к этому времени накоплен символистами. Так, Белый писал о 1901 годе: «Это были ‹…› дни лесных пожаров, наполнявших чадом окрестность. Дни, когда решались судьбы мира и России…» («Вторая симфония», 1902), а позднее Блок – о 1911 годе: «Уже был ощутим запах гари, железа и крови. ‹…› Летом этого года, исключительно жарким, так что трава горела на корню, в Лондоне происходили грандиозные забастовки железнодорожных рабочих, в Средиземном море – разыгрался знаменательный эпизод „Пантера – Агадир“…»[192] (предисловие к «Возмездию», 1919). На сей раз атмосфера тотальных предвестий, чье классическое описание дал Ходасевич в очерке о Муни (СС IV, 69–70), словно бы сама породила грозную реальность[193]. С завидной психологической зоркостью передает впечатление от пожаров знакомый Ходасевича художник Н.П. Ульянов, живший тем летом в Петровском:

      Это обычное явление – лесные пожары – могло быть незамеченным при других обстоятельствах,

Скачать книгу


<p>185</p>

Зайцев П.Н. Ночное солнце. М., 1923. С. 62. Стихи Зайцева, перепечатанные в антологии Ежова и Шамурина, судя по всему, повлияли на «Затмение солнца. 1914» Арсения Тарковского (1958): «В то лето народное горе / Надело железную цепь, / И тлела по самое море / Сухая и пыльная степь, / И под вечер горькие дали, / Как душная бабья душа, / Багровой тревогой дышали / И Бога хулили, греша…»

<p>186</p>

В 1931 году Ходасевич, защищаясь от непрошеного оммажа со стороны Брауна (тот опубликовал в «Звезде» рифмованное проклятие белой эмиграции с эпиграфом «Под европейской ночью черной / Заламывает руки он»), сумел припомнить о нем немногое: «Если не ошибаюсь, я знавал его… ‹…› Лет десять назад он вращался среди учеников Гумилева. ‹…› Обыкновенный интеллигентный мальчик, по крови немец» (Ходасевич В. Голос «оттуда» // Возрождение. 1931. № 2228. 9 июля; об инциденте см.: Собр. соч. I, 444; Шубинский В.И. Указ. соч. С. 472–474). Чтобы показать степень влияния Ходасевича на Брауна, достаточно начальных строк его стихотворения «Тайна», полученных путем соединения «Эпизода» с «Балладой»: «Я помню этот день. Кончалось лето. / Был час послеобеденный, притихший. / Я со двора, девятилетний, быстрый, / Вбежал зачем-то в комнату – не помню. / Она была пронизана лучами / Дрожащими, косыми, золотыми ‹…›. / И в их раскачке, медленной и мерной, / Вся комната как будто поплыла: / Комод, и стол, и очертанья окон, / И выцветшие розы на обоях, / И сам я с ними закачался в лад…» (Браун Н.Л. Новые стихи. Л., 1940. С. 47).

<p>187</p>

Между прочим, теми же словами «Так началась война» завершались (и были озаглавлены) стихи А.А. Суркова о мобилизации лета 1914 года, опубликованные в номере «Правды», посвященном юбилею (1934. 26 июля; впоследствии печатались под заглавием «Начало» как часть хроники «Большая война»).

<p>188</p>

В черновике «Обезьяны» Ходасевич заменил первоначально поставленные запятые в ст. 1 на точки.

<p>189</p>

Литературный современник. 1934. № 8. С. 17–18; Браун Н.Л. Звенья: Стихи. Л., 1937. С. 86–87 (в этой и всех последующих публикациях – с выпуском двух строф).

<p>190</p>

Савельев П.С. Пожары-катастрофы / 2-е изд. М., 1994. С. 207.

<p>191</p>

Выписки из дневника, который в 1906–1908 и 1912–1922 годах вел крестьянин Тотемского уезда Вологодской губернии А.А. Замараев, сливаются в единую беспросветную картину: «Дым от горящего леса» (8 июля 1906 года); «Горит вся Россия, горят города, деревни и леса. Дым глаза ест, ветер сухой, разносит дым, в полуверсте ничего не видно» (27 августа 1912 года); «В деревнях и в домах везде дым от горящего леса. Солнце показывает красное, кровавое. ‹…› Кажется, горит сама земля. За четверть версты не видно» (22 и 26 июня 1914 года); «Начинаются лесные пожары» (28 мая 1917 года); «Везде горит, кажется, сама земля горит. Многие деревни в опасности…» (12 июля 1919 года); «Пожары страшные везде. Горит лес, горит мох, трава. ‹…› Кажется, горит вся Россия» (19 и 21 июля 1920 года); «Везде лесные пожары. Кругом горит» (20–21 мая 1921 года; см.: Дневник тотемского крестьянина А.А. Замараева: 1906–1922 годы / Публ. подгот. В.В. Морозов и Н.И. Решетников. М., 1995. С. 20, 51, 85, 161, 209, 226, 238). Ср. также антологию литературных свидетельств разных лет, собранную современным филологом в дни лесных пожаров 2010 года и приводящую на память цитату из флоберовского «Лексикона прописных истин» «Été: toujours exceptionnel»: therese-phil.livejournal.com/171196.html.

<p>192</p>

Появление в июле 1911 года немецкой канонерской лодки «Пантера» у берегов марокканского Агадира привело к затяжному дипломатическому кризису и антивоенным манифестациям (Блок находился в это время в Германии и Франции). Волнение, охватившее Европу в дни coup d’Agadir, Волошин в статьях и лекциях неоднократно сопоставлял с атмосферой июля четырнадцатого года (Волошин М.А. Собр. соч. Т. 6 / Сост., подгот. текста А.В. Лаврова. М., 2007. Кн. 1. С. 409–410, 489; М., 2008. Кн. 2. С. 371–372); заметка «Речи» об австрийском ультиматуме Сербии была озаглавлена «Балканский Агадир» (1914. № 189. 16 июля).

<p>193</p>

В недалеком будущем мифологема «пожаров-знамений» будет применена и к 1917, и к 1921 году.