Скачать книгу

самоотверженность, ненависть к фашизму, характер бойца. Он должен был воевать. Он задыхался во Владимире. Он просто не мог высидеть в тылу, когда шла война. И год тщетных усилий не смирил его, наоборот, подвел к крайнему пределу. Для него не пройти через войну, не принять в ней самое активное участие, не познать ее со всею глубиной и остротой значило позорно загубить свою жизнь. Участие в войне с фашизмом было для него вопросом совести. «Где ты был, Адам? Я был там».

      Одновременно и Литература тоже требовала от него все увидеть и все испытать самому, постичь всю беду и подвиг народа. Ибо он – поэт – был влеком и своею литературной Звездой и, ничего определенно не рассчитывая, но сознавая и эту свою внутреннюю необходимость, предчувствуя и готовя это свое будущее (если, конечно, оно вообще суждено ему), стремился туда, в бой, на передний край и в расположение врага, чтобы дать себе эту возможность – сделаться писателем Казакевичем. «Почему ты напишешь об этом? Я это пережил». Веление совести и чести соединилось у него с необходимостью, диктуемой литературным талантом. Ведь талант это не только дар Божий, это – судьба. Такое соединенье и придало ему бесповоротной решимости.

      И после войны ему не потребуются годы (как Хемингуэю или Ремарку), чтобы написать свою «Звезду» и «Двое в степи». Эти десять литературно-формирующих лет, обязательных почти в каждой писательской биографии, он прожил до войны…

      Но пока осуществлять свое решение ему приходилось тоже «поэтическим» способом.

      Что бы ни делал Эммануил Казакевич с первых дней войны, он оставался поэтом. Он писал стихи, вспоминал стихи других поэтов, поэзия жила в нем. И помогала ему выстоять. В ополчении они с Д. Даниным утешались стихами Пастернака. На курсах младших лейтенантов он вызывал в памяти «Незнакомку» Блока, чтобы на миг отключиться перед сном от всего окружающего. А отступая по дорогам Московской области, повторял тютчевские строки, сделавшиеся «страшно актуальными»:

      Вот бреду я вдоль большой дороги

      В тихом свете гаснущего дня.

      Тяжело мне, замирают ноги.

      Друг мой милый, видишь ли меня?

      Поэзия выражала и его собственный отклик на все, чем было затронуто сердце. Самый первый отклик был четверостишием на еврейском языке, которое он послал жене, когда стал рядовым 22 стрелкового полка 8 Краснопресненской дивизии Московского народного ополчения. Потом он принялся писать по-русски и понял, что стихом ему надо овладевать заново. Несколько стихотворений посвятил Шуре Девяткиной. Одно из них писалось как бы вообще о медсестре на фронте, но в те тяжкие недели было не до того, чтобы заботиться о напечатании. Такую попытку он предпринял уже в полку Выдригана в дни учебы на ускоренных курсах младших лейтенантов. Хотелось, конечно, подать свой голос, заявить о себе – жив поэт, работает, пишет, как многие. Пусть ведают друзья и знакомые. Он послал тогда в «Правду» новогоднее стихотворение. Отправил поздновато

Скачать книгу