Избранное. Стихи, поэмы, переводы - Евгений Лукин

Скачать книгу

Константин Батюшков в один прекрасный день ощутил себя состоявшимся творцом, способным давать имя предметам бытия и создавать свое художественное полотно – возделывать собственный райский сад. И вот тогда он усомнился в необходимости исполнения поручения, данного ему учителем: «Неужели я сотворен по образу и подобию Божьему затем, чтоб переводить Тасса?» В нем разгорелся тот яростный, можно сказать люциферовский дух соперничества, который сопровождает творческий процесс, изначально подражательный в своей основе.

      Эту особенность поэтического перевода некогда подметил поэт Василий Жуковский – младший современник Капниста. «Переводчик в поэзии есть соперник», – утверждал он, имея в виду не мифотворческую конкуренцию с автором подлинника, но чисто творческую состязательность – соответствующую возможность создать оригинальный художественный текст, в той или иной мере верный духу подлинника. Сам Жуковский рассматривал эту возможность лишь в созидательном ключе, порицая дионисийское стремление субъекта слиться с объектом подражания в безумном экстазе.

      В таких условиях возникала проблема авторской идентичности. Действительно, когда процесс идентификации и следования высокому образцу завершался, требовалось определить, кому принадлежит созданный текст – автору подлинника или тому, кто его пересказал, «перевыразил», как говорил Александр

      Пушкин. После длительного отождествления «я» и «другого» было необходимо осуществить их болезненное расщепление, а точнее – распределение ролей на первую и вторую. Поскольку, по мысли французского философа Алена Бадью, «другой», которому «я» способен подражать и уподобляться, может быть только положительным, только хорошим, то «я» при окончательном раскладе должен был обладать перед ним превосходной степенью.

      Выход из щепетильной ситуации оказывался вполне презентабельным: переводчик ставил над завершенным трудом свое имя, а имя автора подлинника указывал в подзаголовке – «из Пиндемонти», «подражание Парни», «по мотивам песни Гомера». Впрочем, в золотой век русской литературы здесь не устанавливалось каких-либо жестких правил. Многие баллады Жуковского, как и элегии Батюшкова, на деле являлись переводными, но таковыми не считались, поскольку поэты осуществляли определенную творческую переработку текстов. Дух соперничества позволял перелицовывать чужие произведения на свой лад. Такое сотворчество давало неожиданные, порой удивительные результаты. Однако превосходная степень по отношению к «другому» оставалась непоколебимой. Когда Константин Батюшков перевел элегию Шарля Мильвуа «Бой Гомера и Гесиода», то в примечании честно указал на ее принадлежность французскому поэту. Александр Пушкин, ознакомившись с текстом, высказал вскользь сожаление: «Вся элегия – превосходна. Жаль, что перевод». Батюшков, опечаленный снисходительной репликой, решил в дальнейшем публиковать элегию без всякого примечания под символическим заглавием

Скачать книгу