Скачать книгу

messieurs, это… Это, я вам скажу… Это… искусство!

      – C’est le mot. On cherche l’art, on se lamente sur son deperissement! Eh bien je vous demande un peu, si ce n’est pas la personification meme de l’art! «Dites-lui» – parlez-moi de ça![29]

      – И заметьте, messieurs, какой у нее отлет!

      – «Otliott» – c’est le mot! mais il est unique, ce cher provincial![30]

      Как и накануне, я изогнулся головой и корпусом вперед.

      – Именно! Именно! С’est ça! С’est bien ça![31] – кричали действительные статские советники, хлопая в ладоши.

      Даже борелевские татары и те смеялись.

      – А теперь, господа, в благодарность за высокое наслаждение, доставленное мне вами, позвольте… Человек! Шесть бутылок шампанского!

      Затем еще шесть бутылок, еще шесть бутылок и еще… Я вновь возвращаюсь домой в пять часов ночи, но на сей раз уже с меньшею гордостью сознаю, что хотя и не с пяти часов пополудни, но все-таки другой день сряду ложусь в постель усталый и с отягченной винными парами головой.

      Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье до трех часов; потом посещение старых товарищей и обед с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я подхожу к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку попал.

      «Уж не убраться ли подобру-поздорову под сень рязанско-козловско-тамбовско-воронежско-саратовского клуба?» – мелькает у меня в голове. Но мысль, что я почти месяц живу в Петербурге и ничего не видал, кроме Елисеева, Дюссо, Бореля и Шнейдер, угрызает меня.

      «Нет, – думаю, – попробую еще! По крайней мере узнаю, что такое современная петербургская жизнь!»

      Приняв это решение, отправляюсь в Воронинские бани, где парюсь до тех пор, пока сознаю себя вполне трезвым. Затем на целый день остаюсь дома и занимаюсь приведением в порядок желудка. И только на другой день, свежий и встрепанный, начинаю новый ряд похождений.

      II

      Что же такое, однако, жизнь?

      В течение более трех недель я проделал все, что, по ходячему кодексу о жизни, надлежит проделать, чтобы иметь право сказать: я жуировал и, следовательно, жил. Я исполнил «buvons», ибо ни одного дня не ложился спать трезвым; я исполнил «chantons et dansons», ибо стоически выдержал целых десять представлений «avec le concours de m-lle Schneider»[32]; наконец, я не могу сказать, чтобы не было в продолжение этого времени кое-чего и по части «aimons»… A в результате все-таки должен сознаться, что не только жизни, но даже и жуировки тут не было никакой. Мало того: по окончании всего этого жизненного процесса я испытываю какое-то удивительно странное чувство. Мне сдается, что все это время я провел в одиночном заключении!

      И действительно, это было не более как одиночное заключение, только в особенной, своеобразной форме. Провести в продолжение двух недель все сознательные часы в устричной зале Елисеева, среди кадыков и иконописных людей, разве это не одиночное заключение? Провести остальные десять дней в обществе действительных статских кокодессов, лицом к лицу с несомненнейшею чепухой в виде «Le Sabre de mon pére», с чепухой без начала, без конца, без середки, – разве это не одиночное заключение? Ежели первый признак, по которому мы сознаем себя живущими

Скачать книгу


<p>29</p>

Вот именно. Ищут искусства, сетуют на его упадок! Так вот я спрашиваю, разве это не само олицетворение искусства? «Скажите ему» – найдите что-нибудь подобное! (фр.)

<p>30</p>

«Отлет!» – вот настоящее слово! Наш дорогой провинциал прямо-таки неподражаем! (фр.)

<p>31</p>

Так! Так! (фр.)

<p>32</p>

С участием м-ль Шнейдер (фр.).