LITMIR.BIZ

      …К слову сказать, этот ужас мужчины перед

      женской регулой, слабостью – и всеми кровными их делами

      очень забавно выглядит: я ношу её, суку бедную,

      словно подбитого лебедя, под Аустерлицем раненного…

      А она, свесив голову, смотрит мне на ботинки,

      лживая, глупая, чёрная и почему-то сама растерянная.

      – Ну что, – говорю, – котёнок? долго манипулировать

      собираешься? пачкать мне джинсы уличные, пятнать мне стихотворение –

      этой своей идиотской железной жертвенной кровью? –

      Собака вздыхает тяжко, и я уже – капитулировал.

      Потому что я сам считаю

      её – своей последней любовью.

      Ну а последняя любовь – она ведь всегда такая.

      Однажды она спала (трёх месяцев с чем-то от роду)

      и вдруг завыла, затявкала, как будто бы догоняя

      небесного сенбернара, огромного, будто облако.

      А я подумал, что вот – рассыпется в пыль собачка,

      но никогда не сможет мне рассказать, какая

      была у них там, в небесах, – весёлая быстрая скачка

      и чего она так завыла, в небесах его догоняя.

      Но всё, что человек бормочет, видит во снах, поёт –

      всё он потом пересказывает – в словах, принятых к употреблению.

      Так средневековой монахине являлся слепящий Тот

      в средневековой рубашке, а не голенький, как растение.

      Поэтому утром – сегодня – выпал твой первый снег,

      и я сказал тебе: Мальчик, пойдём погуляем.

      Но мальчику больно смотреть на весь этот белый свет.

      И ты побежала за мной. Чёрная, как запятая.

      – Вообще-то я зову её Чуней, но по пачпорту она – Жозефина

      (родители её – Лайма Даксхунд и Тауро Браун из Зелёного Города),

      поэтому я часто ей говорю: Жозефина Тауровна,

      зачем ты нассала в прихожей, и как это всё называется?