Скачать книгу

будущему, произвело предсказуемый фурор у читателей, уставших от литературы «больших идей» и «трудных вопросов». Немалую роль в популярности Северянина сыграли и такие внешние факторы, как отмена в 1905 году предварительной цензуры: на смену риторике цензурно допустимых повторений пришла литература, условно говоря, тематической и стилистической вседозволенности. Литература, и поэзия в частности, заговорила на языке социального разнообразия, а не только культурной элиты. Фактически появление Северянина в литературе совпало с зарождением культуры, которую было бы еще неверно назвать массовой, но уже можно счесть альтернативной или даже контркультурой – в ее противопоставленности привычным ценностям культурного обихода. Северянин и стал, в ряду с другими нарушителями «здравого смысла» и «хорошего вкуса» (прежде всего футуристами, с которыми он себя связывал в качестве «эго-футуриста») выразителем и героем провокационно другой культуры. Позднее эстетические вариации культурной инаковости приведут к становлению различных форм социального спроса/предложения – будь то массовая культура или, в противовес ей, авангардная, экспериментальная и модернистская культура – но для 1910‑х годов очевиднее противопоставление традиции и новаторства (будь это обновление традиции или ее ниспровержение и радикальное преодоление)43.

      Юный Георгий Иванов, познакомившийся с Северянином в 1911 году, вспоминал, как случайно прочитал какие-то стихи в одной из его брошюр и они его «пронзили»:

      Их безвкусие, конечно, било в глаза, даже такие неискушенные, как мои <…> Но, повторяю, – они пронзили. Чем, не знаю. Тем же, вероятно, чем через год и, кажется, так же случайно, – Сологуба44.

      Уже признанный литературным авторитетом Федор Сологуб, посодействовавший изданию первой книги поэта «Громокипящий кубок» (1913) и подсказавший ее название, напишет в предисловии:

      Люблю стихи Игоря Северянина. Пусть мне говорят, что в них то или другое неверно с правилами пиитики, раздражает и дразнит, – что мне до этого! <…> Я люблю их за их легкое, улыбчивое, вдохновенное происхождение. Люблю их потому, что они рождены в недрах дерзающей, пламенною волею упоенной души поэта. <…> Воля к свободному творчеству составляет ненарочную и неотъемлемую стихию души его, и потому явление его – воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня. Стихи его, такие капризные, легкие, сверкающие и звенящие, льются потому, что переполнен громокипящий кубок в легких руках нечаянно наклонившей его ветреной Гебы, небожительницы смеющейся и щедрой45.

      Характерно и коллективное письмо, посланное группой поклонников поэта одному из столичных критиков и опубликованное в газете «Биржевые ведомости» в 1915 году:

      Игорь Северянин это – наш поэт, поэт молодежи <…> – великий мечтатель, его поэзия зовет в надзвездные выси, он пробуждает вдохновение, он чарует, он пьянит. Поймите, ведь это – бард современности, это

Скачать книгу


<p>43</p>

Различие в таком отношении к традиции подчеркнул Александр Бенуа в рецензии на выставку Союза русских художников 1910 года. Бенуа разделил всех участвовавших в ней живописцев на авангард, центр и арьергард, назвав «авангардом» художников (во главе с М. Ларионовым), которые, по его мнению, дальше других зашли в разрушении художественных норм. Себя Бенуа зачислил в центристы (Вакар И. Трубный хор голосов здоровых людей: «Бубновый валет» – история художественного общества с 1910 года // Наше наследие. 2005. № 75/76. С. 132). Схожим образом складываются представления об авангардистах и более умеренных по сравнению с ними модернистах в литературе начала XX века. См., напр.: Руднев В. П. Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты. М.: Аграф, 1997. С. 12–14. Впрочем, иногда оба термина употребляются как взаимозаменимые: Саруханян А. П. К соотношению понятий «модернизм» и «авангардизм» // Авангард в культуре XX века (1900–1930 гг.): Теория. История. Поэтика: В 2 кн. / Под ред. Ю. Н. Гирина. М.: ИМЛИ РАН, 2010. Т. 1. С. 9. О понятии «массовая культура»: Руднев В. П. Словарь культуры XX века. С. 155–159.

<p>44</p>

Иванов Г. Петербургские зимы // Иванов Г. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 26. Иванов пишет, что это была брошюра «страниц в шестнадцать (названия уже не помню), имевшая сложный подзаголовок: такая-то тетрадь, такого-то выпуска, такого-то тома. На задней стороне обложки было перечислено содержание всех томов и тетрадей, приготовленных к печати, – что-то очень много». Этому описанию всецело соответствует название брошюры Северянина «Колье принцессы. Первая тетрадь третьего тома стихов. Брошюра 27» (СПб.: Тип. И. Флейтмана, 1910. Весна. 16 с. На 3‑й сторонке обложки помещено объявление о готовящихся брошюрах с 28 по 32‑ю). Отмечу попутно ошибку Иванова в указании номера квартиры Северянина: «жил в квартире № 13. Этот роковой номер был выбран помимо воли ее обитателя». Правильный адрес: Средняя Подьяческая, дом 5, кв. 8 (см. письмо Северянина от 26 мая 1911 года в Литературный фонд с обратным указанием адреса: Игорь Северянин. Переписка с Федором Сологубом и Ан. Н. Чеботаревской / Публ. Л. Н. Ивановой и Т. В. Мисникевич // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2005–2006 годы. СПб., 2009. С. 699). Мемуаристы, побывавшие у Северянина на Подьяческой, согласно отмечают контраст между салонно-будуарной поэзией и более чем скромным жильем поэта.

<p>45</p>

Северянин И. Громокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы. С. 8.