LITMIR.BIZ

Скачать книгу

не знает». И еще я сказал – попробую.

      – Как же ты хочешь раскручивать эту историю?

      – Не знаю, мне надо подумать. Что-то придумаю…

      Мы снова недолго молчали, и я был маленько разочарован – все-таки я надеялся, что Ула сердечнее встретит мое решение. Но она просто молчала, о чем-то своем думала, потом сказала:

      – Лучше бы ты в эту историю не лез…

      – Ладно, посмотрим…

      Скрипнула сзади дверь, я обернулся, и мне показалось – один крошечный миг – мелко трясется, еще раскачивается воткнутый в дверь огромный нож. Кинжал с черненой серебряной ручкой, весь в ржавчине и зелени.

      Вздрогнул – все исчезло. Сумрак. Сквозняк гуляет…

      Часть вторая

      16. Алешка. Тризна

      Ко мне пришла печаль. И я запил.

      С утра спускался в магазин – на углу, рядом, покупал две бутылки водки, пару плавленых сырков, возвращался домой, походя шугал от дверей ватного стукача Евстигнеева, запирался, с ненавистью сдирал с себя одежду и валился на диван. И утекали вместе с выпивкой еще одни сутки.

      На стуле рядом с диваном стояли бутылки, валялись старые слоново-желтые сырки, сросшиеся с фольгой обертки. И страшный бивень буфетчицы Дуськи, кошмарный трофей, добытый мной из ее пышущей жаром пасти – в предощущении непонятного тайного смысла этого кошмарного амулета.

      Выпивал полстакана, вяло кусал сырок, смотрел на устрашающие корни коричнево-серого зуба, потом засыпал тревожным мелким сном, сполошно схватывался и опять дремал.

      Ах, какая печаль навалилась на меня! Ее условились теперь называть депрессией. Господи, да разве это дребезжащее, присвистывающее, жестяное слово может вместить громадный черно-фиолетовый мир печали!

      Разве можно назвать депрессией удрученность мира за минуту до начала грозы?

      Депрессия, компрессия, экспрессия – тьфу, пропади ты пропадом!

      Печаль, говорят, не уморит, а с ног собьет.

      Тоска! Тоска! Ее незрячее пронзительно-зеленое око впивается тебе в душу, и мрачное небо скорби и сердечной сокрушенности медленно опускается на тебя, и свинцовая хмурь безрадостности обволакивает, палит сухота во рту от несказанных слов, и болит мозг, бессильный разродиться мыслью, которая принесла бы покой и утешенье.

      Скорбь о людях и отвращение к себе подступают тошнотой под горло, и все вокруг уныло, ненавистно и безнадежно, как выжженное поле.

      Туга-забота сдавила кадык мертвыми пальцами безжалостного душегуба.

      Горе. Понуро и обреченно прислушиваешься к чугунному бою похоронных колоколов.

      Огорчаешься, что родился на свет. Корчишься в омерзении от прожитого. И в полном ужасе ждешь встречи с Костлявой.

      Я – закуклился. Врос в хитинный панцирь своей печали.

      Ее отвратительный символ – жуткий Дуськин зуб. Но это не главный смысл амулета. Я вырываю себя из челюсти. Может быть – это? Нет… За окном на Садовой жадно и зло ревут машины. От натужного усердия их моторов пронзительным взвизгом дребезжат стекла в рамах, и этот трясучий вой впивается

Скачать книгу