Скачать книгу

о Зегевольде сливаются с мыслью о Коневском: «Жители хранят смутную память о недавно утонувшем в речке Коневском. То был юноша, достигший преждевременной зрелости и потому не читаемый русской молодежью: он шумел трудными стихами, как лес шумит под корень. И вот, в Зегевольде ‹…› я по духу был ближе к Коневскому, чем если бы я поэтизировал на манер Жуковского и романтиков ‹…›».[169]

      Обойденный вниманием со стороны «русской молодежи», по слову Мандельштама, и вообще широких читательских кругов, Коневской со своими «трудными стихами» был воспринят и выделен из общего ряда предшественников в 1910-е гг. поэтами, принадлежавшими к различным литературным «конфессиям», – Вл. Нарбутом и Н. Гумилевым[170] в той же мере, как и С. Бобровым, Б. Пастернаком и Н. Асеевым: стихи «трудные» и «корявые» обнаруживали свою притягательную силу для тех, кто уже был пресыщен символистской мелодической виртуозностью. Знали о Коневском и стихотворцы, лишь мимолетно промелькнувшие на литературном горизонте. Выступавший в начале 1920-х гг. со стихами в витебских и петроградских изданиях С. М. Дионесов[171] написал в 1918 г. стихотворение «Памяти Ивана Коневского», которое позднее включил в свой рукописный сборник «Стихотворения» (1925), находившийся в библиотеке Г. А. Шенгели. Приводим эту пробу пера семнадцатилетнего автора как знак того, что личность и судьба Коневского иногда способны были волновать и вполне рядовых представителей «русской молодежи»:

      Река таинственно молчала,

      аир шептался вдалеке,

      на золотящемся песке

      младое тело остывало.

      Живою Бездной взят певец

      святых восторгов мирозданья,

      кто сталь горящего сознанья

      вонзал в излучины сердец.

      Влекла неведомая сила

      его к таинственным волнам;

      река взяла его и нам

      труп бездыханный возвратила.[172]

      В пореволюционные десятилетия имя Коневского, казалось, вообще растворилось в далекой историко-литературной перспективе. Попытка Н. Л. Степанова выпустить в свет собрание его произведений успехом не увенчалась; сыграли свою роль, вероятно, и случайные причины, но сказалась в этом и определенная закономерность: отвлеченная философская поэзия откровенно идеалистического и даже религиозного содержания, принадлежавшая малоизвестному автору, творившему на рубеже XIX – XX веков и непосредственно связанному с символизмом, воплощением литературной «реакции», была мало приемлемой для советской печати. Всеми сторонами своей личности и характером своего мышления Коневской был решительно чужд тем антропометрическим стандартам, которые насаждались в «стране Советов», и показательно, что людям его ближайшего окружения, с которыми он общался в течение своей недолгой жизни, довелось вспоминать о нем в условиях, не ими самими созданных. О. В. Яфа-Синакевич описывает в мемуарах свое пребывание в ссылке в 1931–1932 гг. в городе Кадникове Вологодской губернии, где она познакомилась с другой

Скачать книгу


<p>169</p>

Мандельштам Осип. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. М., 2010. Т. 2. С. 240.

<p>170</p>

См. интерпретацию эпиграммы Гумилева «У папы Юлия Второго…» (с упоминанием Коневского) в указанной статье В. Я. Мордерер (Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 4. С. 156) и в заметке Н. А. Богомолова «Источник эпиграммы Гумилева» (Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 451–455).

<p>171</p>

См. о нем: Тименчик Р. Д. Заметки на полях именных указателей // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 157.

<p>172</p>

Молодяков Василий. Неизвестные поэты // Новый журнал. Кн. 240. Нью-Йорк, 2005. С. 217.