LITMIR.BIZ

      Прошла война и кончилась блокада,

      И скверики разбиты на местах,

      где до войны – дома, обычные с фасада,

      где люди, обитавшие в домах —

      таинственной породы существа —

       кто с голоду, кто сдуру, кто с бомбежки…

      Так вот они – деревья и трава,

      твой воздух, Ленинград, насыщен ими,

      мы состоим из них, мы носим их же имя

      в пластмассовом футляре наготове.

      И до сих пор с конца второй войны

      повсюду к нам относятся особо,

      как будто мы с блокады голодны,

      как будто мы – восставшие из гроба, —

      и равнодушие, стяжательство и злоба

      для нас не существуют, не должны

      существовать…

      От фабричного запаха серый

      влажный воздух – улыбка твоя…

      Посреди полукруглого сквера

      изогнулась над чашей змея.

      Две скамейки и символ дурацкий

      сквозь больничный туман ленинградский,

      где с блокады еще и войны,

      даже стены заражены.

      Мы приходим сюда на свиданья,

      за оградой – больничное зданье,

      и в улыбке твоей виноватой

      тот же голод и хлеб сыроватый,

      слабый хлеб на ладони и ветер,

      тот же голос – и год сорок третий.

      Чехословакия, мой друг,

      так далеко в Европе,

      что если в пыль ее сотрут —

      у нас и пыль не дрогнет.

      Из-под колес грузовика

      седое облако клубится,

      проходят серые войска,

      толпятся люди у ларька

      и пыль на них садится.

      Такая тихая тоска —

      но было б чем напиться,

      когда газета шелушится,

      как вобла плоская горька.

      Были дни в начале сентября,

      как шуршанье в мертвых листьях воробья,

      как пятнистого асфальта шевеленье…

      Были дни – и люди в них парили —

      сгустки воздуха нагревшегося или

      света и теней переплетенья.

      Но при этой двойственной погоде

      были по-особому странны

      толки, возбужденные в народе

      страхом и предчувствием войны.

      Мне камня жальче в случае войны.

      Что нас жалеть, когда виновны сами! —

      Настолько чище созданное нами,

      настолько выше те, кто здесь мертвы.

      Предназначенье вещи и судьба

      таинственны, как будто нам в аренду

      сдана природа, но придет пора —

      и каждого потребует к ответу

      хозяин форм, какие второпях

      мы придали слепому матерьялу…

      Предназначенье вещи – тот же страх,

      что с головой швырнет нас в одеяло,

      заставит скорчиться и слышать тонкий свист —

      по мере приближения все резче.

      Застыть от ужаса – вот назначенье вещи,

      Окаменеть навеки – мертвый чист.

      Лепесток на ладони и съежился и почернел

      как невидимым пламенем тронут…

      Он отторжен от розы, несущей живую корону,

      он стремится назад к материнскому лону,

      но отдельная краткая жизнь – вот природа его и предел.

      Как мне страшны цветов иссыхание, корчи и хрип,

      пламя судорог и опаданье

      лепестков,

Скачать книгу