Шутка обэриута - Александр Товбин

Скачать книгу

тем же, что и наказанный Богами Сизиф, – покорением вершины, вечной попыткой обмануть смерть…

      Голос отца: но если у Сизифа отняли камень и наказание…

      Голос Бердникова: осталась образность мифа…

      Голос Савинера: борьба с метафорической силой?

      Голос Бердникова: да, – с метафорической силой тяжести.

      Голос отца: абсурдная борьба? – условный камень тоже скатится…

      Голос Бердникова: муки нашего осовремененного Сизифа сродни «мукам творчества», примиряющего с абсурдом: Сизиф, лишённый камня, борется за овладение вершиной с самим собой, одолевает самого себя, устремлённого ввысь.

      Смех Савинера: гравитация как абсурд?

      Голос отца, перебившего Савинера: где, в каком искусстве, импульсивность и монотонность не разделить?

      Голос Бердникова: думаю, в прозе.

      Голос Савинера: одержимость и неприкаянность могут чередоваться…

      Точно! – одержимость и неприкаянность, чередуясь, оставались симптомами моего невроза.

      Так, где ответ Бердникова?

      Потерялся?

      Безмолвие; плёнка похлёстывала пустоту, прокручивалась; вероятно, Бердников мог в тягостный миг кивнуть, зато я в унисон с тем растянутым на десятилетия кивком смог подумать: не судьбы ли Бердникова и Савинера, законсервированные в разговорах, на которые вывел меня отец, станут золотой жилой?

      Станут, не станут…

      Прорезались голоса, обновилась тема:

      – Театр – дохристианское искусство.

      – А кино?

      – Постхристианское.

      – Оплот нехристианских идей?

      – Искусство в конфессиональном смысле безбожно.

      – Даже в библейских сюжетах?

      – У сюжетов – жизненные константы.

      – Художник – кто?

      – Одинокий еретик, воодушевлённый собственной верой.

      Пауза; с жестами, мимикой вместо слов? Бердников обычно избегал категоричности, а сейчас…

      Взяться за ум, сосредоточиться; с самообладанием – полный швах.

      И всё-таки, с чего начать?

      Машинально сдвинул дорожку, Бердников на сей раз зачитывал эпиграф вечера:

      Так сочинялась мной элегия

      о том, как ехал на телеге я.

      Не грех повторить: эффект присутствия полный! – я у Бердникова, в келье ли, берлоге, как попеременно называл он скромное убежище на верхотуре Толстовского дома, имея в виду изолированность от мира, при том, что вид на Фонтанку Бердниковым признавался великолепным, – я сидел за массивным круглым столом, под жёлтым плиссированным абажуром, у абажура в тот памятный вечер кружил пепельно-бурый мотыль; замедленно плавно вращалась и вся комната, как декорация на поворотном круге, я с разных сторон её рассматривал: не только услышанное, но и увиденное у Бердникова «впитывал, как губка»; тепло, уютно и – жутковато; восковый блеск паркета затекал в вертикальное, в бронзовых кудрях, зеркало, которое, (чуть наклонно), укреплено на торцевой стене, напротив окна, охристый череп на книжной полке, полкой

Скачать книгу