Скачать книгу

чиновнику, пожелавшему летом посетить отдаленные волостные правления в Кемском уезде, покрытом сплошь озерами и болотами, пришлось бы проделать 113 верст пешком, 169 верст верхом и 838 верст в лодке – всего примерно 1120 верст[51].

      Обширность территории и неразвитость путей сообщения препятствовали эффективному управлению губернией. Эта задача многократно усложнилась, когда Первая мировая война привела к экономическому упадку, массовым перемещениям населения и кризису транспортного сообщения, и стала почти непосильной после того, как имперская администрация была сметена в результате Февральской революции 1917 г. Не имея возможности не только контролировать обстановку, но и просто быстро добраться до многих отдаленных уголков губернии, любые претенденты на власть в Архангельской губернии после февраля 1917 г. в огромной степени зависели от неустойчивой поддержки региональных элит и массы местного населения.

      Русский Север и российская общественность

      Огромные расстояния и неизведанные природные ресурсы Архангельской губернии поражали воображение российской образованной элиты, вызывая смешанное чувство ужаса и восхищения. Подобно Сибири, представлявшейся современникам и землей обетованной с «молочными реками и кисельными берегами», и прибежищем преступников и дикости[52], Север уже в XIX веке служил основой для бытования противоречивых мифов. Неонароднические и славянофильские авторы видели на Севере очаг истинной русской культуры. Северные крестьяне, не «испорченные» монголо-татарским засильем, не испытавшие на себе плети крепостного права и сохранившие некоторые старинные традиции быта, казались им воплощением «типичнейших и чистейших великороссов»[53]. Путешественники с умилением описывали патриархальность северного быта, традиционную одежду, в которой виделись очертания древних новгородских нарядов, и сохранившиеся здесь древние песни и сказания[54]. Именно на Архангельском Севере фольклористы в начале ХХ века собирали старинные русские былины, а художники искали уголки девственной природы и типы из русского простонародья, пытаясь запечатлеть признаки «первобытного духа русской жизни»[55]. Даже либеральные мыслители находили в северной истории черты исконного российского общественного и государственного уклада. В частности, Б.Н. Чичерин именно на примере черносошного Севера подчеркивал позднее происхождение крестьянской общины и связанного с ней эгалитаризма[56].

      Таким образом, с одной стороны, в период, когда язык значительной части российской интелигенции становился все более национальным, интерес к Архангельскому Северу подпитывала потребность познания «русскости» и изучения русского быта и фольклора в духе надеждинской этнографии[57]. Противоположной реакцией на традиционализм Северного края было отчаяние чиновника Фагоринского перед дикостью

Скачать книгу


<p>51</p>

Энгельгардт А.П. Русский Север. С. 17, 35, 211, 258.

<p>52</p>

О Сибири см.: Slezkine Y. Siberia as History // Between Heaven and Hell: The Myth of Siberia in Russian Culture / Eds. Y. Slezkine, G. Diment. New York, 1993. P. 1–6; Сибирь в составе Российской империи / Ред. Л.М. Дамешек, А.В. Ремнев. М., 2007. С. 24–25. См. также: Lincoln B. The Conquest of a Continent: Siberia and the Russians. London, 1994.

<p>53</p>

Ильинский М.В. Архангельская ссылка. Бытовые очерки из истории архангельской политической ссылки. СПб., 1906. С. 12.

<p>54</p>

Максимов С.В. Год на Севере. С. 67, 597 и др.; Верещагин В. Очерки Архангельской губернии. С. 387. Образцы древних нарядов северных крестьянок см.: Энгельгардт А.П. Русский Север. С. 8–9.

<p>55</p>

См.: Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899–1901 гг. с напевами, записанными посредством фонографа. М., 1904. Т. 1–3.; Шабунин Н.А. Северный край и его жизнь. С. 1–2.

<p>56</p>

См.: Чичерин Б.Н. Обзор исторического развития сельской общины в России // Русский Вестник. 1856. Т. 1. С. 373–396; 579–602, в частности о Севере см.: С. 583, 589, 596–597. См. также: Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов. М., 1929. С. 262–263. Анализ этого исследования Чичерина см.: Hamburg G.M. Boris Chicherin and Early Russian Liberalism, 1828–1866. Stanford, 1992. P. 80–92.

<p>57</p>

Knight N. Science, Empire and Nationality: Ethnography in the Russian Geographical Society, 1845–1855 // Imperial Russia: New Histories for the Empire / Eds. J. Burbank, D. Ransel. Bloomington, 1998. Р. 108–147 (перевод: Найт Н. Наука, империя и народность: Этнография в Русском географическом обществе, 1845–1855 // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология / Ред. П. Верт и др. М., 2005. С. 155–198).